Шекспир говорил, что мы — материя, из которой ткутся сны, психогеография настаивает на том, что города состоят на долю процента из онейрического материала. Всякий русский стремится попасть в Берлин, свои желания он царапает на стенах, выжигает на коже татуировками и ими же разрисовывает свои авто: «На Берлин!», «Можем повторить!» и .т.д.
Есть в далекой стране,
На чужом берегу,
Что нам снилось во сне,
Но досталось врагу
(песня анархиста в «Чевенгуре» А.Платонова)
Что было в самом начале — стены или человек, и кто кого создал? — Оставим в стороне этот вопрос, запечатаем в конверт и отошлём партизанской почтой онтологическим анархистам. Пока бытие изменяет сознание, стены атакуют! Мы прикрепляем к нашему отчёту ряд фотоснимков этих аt+ак.
[ленинградские социалисты считают, что Стены ломают сознание, поэтому их клуб называется «Стены», любой мент знает, что конструкция из четырёх стен сможет надолго задержать человека в одном месте]
Берлинские стены — осколки Великой Берлинской Стены, распались на сегменты, обнаружив вполне себе устойчивую автономность, стали вещать, как будто их радио — из бетона и арматуры. Неудивительно, что их агрессивный тон на волнах незарегистрированных, но не менее реальных, был направлен против человека из истеблишмента. Город обрушивается на туриста тонной лозунгов, призывов к революции, приоткрывая страсть к миру без денег. В таком окружении стыдно быть банкиром или неонацистом. Так пастор А.Часовски снимает с себя левостороннюю свастику, а редакция Школы Социологии, прислушавшись к местным жителям, редактирует предыдущую заметку, удаляя из неё фотокарточки с неонацистскими лозунгами на чёрных рубашках.
Пастор говорит, что он готов выглядеть идиотом, пидорасом и монахом в любой стране — незападло, ибо «контркультура и ежедневное противостояние этому миру», но здесь твои знаки вдруг обретают политическую силу и смысловое насилие, здесь свастика — не контркультура, а дискурс правящего класса, неприкрытое давление [сверху->вниз], а потому нужно припадать к стенам, подпирая их вместе с тысячами других, входить всеми своими щупальцами в Партизанское радио бетона и арматуры. Без коричневых соплей, которыми можно испугать или, зачастую, просто выспросить блинчик у пожилой женщины на родине. Так подают юродивым, но, скорее, больным детям.
Критика политики Школы Социологии со стороны немецких активистов (мы прислушались)
Интерес к стенам изменяет их, и уже турист перестаёт узнавать места, отмеченные в туристических картах, попадая то в ад анархистских сквотов, то в пламя уличной войны угнетённых с полицаями. Интерес к сообщениям изменяет туриста, и тот приезжает к себе домой, покупает краску, но не идёт изменять свои стены, а садится на край кровати, заваливается на бок и засыпает. Ему снится огромное русское небо под которым поют прекрасные немецкие птицы, ему снится место [кокань-берлин-raw(f)], где берлинские стены атакуют эфир, посылая по волнам сообщения всем, кто ещё не сдался. С этих пор он всё чаще — из ожесточения — пьёт кофе, которого нет в Германии, это кофе РАФ. Это становится его маленьким протестом, тайной, соединяющей его с…
Над Берлином — русское небо и именно поэтому, когда мы засыпаем, мы попадаем в Берлин. Причины этого явления знает наука психогеография.