Мы вышли на улицу, названную в честь прекрасной гугенотки Филиппы де Лан, которой вырвали язык, а затем сожгли заживо вместе с прочими вероотступниками. В годовщину нашей последней Революции улицу переименовали, а до того она называлась улицей Генерала Лизюкова, и в самом ее начале находилась могила. Если верить преданию, то генерал располагался в той самой могиле, намереваясь вечно указывать подземным пешеходам западное направление.
На западном направлении — в темноте парка — пряталось кладбище всех тех, кто не был генералом Лизюковым. Его сейчас тоже нет. Раньше епископ, пытаясь «срезать» путь домой, шел прямиком через захоронения, давя пластиковые листья, оставленную посетителями еду и прочий могильный мусор. Сегодня под нашими ногами была цедра, раздавленные майские жуки и конфетти.
Я вспомнил историю о проклятии, наложенную епископом на несчастный кладбищенский патруль.
Патруль разыскивал нарушение, что вот-вот должно было совершиться, какое-то безумное преступление Закона на территории, где живые приходят к мертвым, а мертвые только внимают, когда по их животам катают яйца и проливают на лбы водку. По оперативной информации, на прошлой неделе колдуны и «новые левые» были замечены в районе кладбища, читающими томик Карла Маркса. Контроль принял информацию к сведению и усилил патруль помехоустойчивым автомобилем и сотрудницей отдела по борьбе со всем, что противоречило смыслу.
Епископ завис в свете автомобильных фар. Патрулю показалось, что тот даже приподнялся немного над землей.
Капрал приказал водителю остановить автомобиль и всем выйти из машины.
Епископ понял, что окружившие его люди в форме, одержимы жаждой насилия. Машинально, как его учили в семинарии, он направил луч фонаря на номерной знак полицейского автомобиля. Секунды было достаточно, чтоб запомнить, выхваченные из темноты цифры навсегда. Секунды было достаточно чтоб капрал разгадал епископа.
— Номер, хочешь запомнить? — улыбнулся нехорошей улыбкой капрал. — Давай-ка посмотрим, что у тебя в сумке да в карманах.
Епископ послушно открыл свой мешок и вывернул карманы рясы. Два боевых пистолета, несколько зажигалок, саперная лопатка, часы, приемник, настроенный на волну Партизанского Радио, деревянный крест и яйца, наполненные кровью.
— Маньяка ищем. — Объяснил капрал. — Над братскими могилами надругался кто-то. Над могилами моих братьев, то есть. Не ты ли? Судя по всему ты и есть маньяк, святой отец. Полезай в машину.
За все это время епископ не сказал ни слова. Ни когда его обыскивали, ни когда избивали в патрульной машине. Избивали всем патрулем и сотрудница отдела по борьбе с инакомыслием тоже приложилась несколько раз сапожком к крепкому телу Преподобного. В отделе составили протокол о задержании, отобрали деньги, порвали рясу и под утро отпустили домой.
Через пол-года они умерли. Весь патруль. Как подкосили.
Еще через год, мы узнали, что не добившись наказания через вышестоящие органы власти нерадивых сотрудников полиции, не добившись возвращения вещей своих, епископ отправился в путь по Золотому Кольцу и во всяком городе, где находил храм с не менее чем с тремя куполами, ставил свечки за упокой душ обидчиков.
А то, что они умерли узнали мы совершенно неожиданно, но так высшие силы дали нам понять, что воля исполнена. Епископ хоронил свою старушку на городском кладбище, и, возвращаясь домой, неожидано взглядом своим уткнулся в свежий могильный памятник, знакомое лицо смотрело на него — лицо капрала. А чуть дальше — еще один обидчик на мраморной плите улыбался какой-то виноватой улыбкой, как будто из преисподней.
— Жив Господь! — возрадовался епископ.
И вот спустя уже много лет, разгуливая по улице Филиппы де Лан, я вспомнил, что в тот день, когда открылось нам, что четко и твердо направленная воля имеет влияние на материю, пространство от украинских границ до японского моря заполнила тишина, и только глаза братьев Березуцких удивленно мерцали в наступившей вдруг темноте. Тьма расступилась только после окончательной победы нашей Революции.
изложено в седьмой день двенадцатого месяца года 2014-го святым преподобным пастором Андреасом Часовски
