«Среди бела дня, на Николаевской улице, как раз там, где стояли лихачи, убили не кого иного, как главнокомандующего германской армией на Украине фельдмаршала Эйхгорна, неприкосновенного и гордого генерала, страшного в своем могуществе, заместителя самого императора Вильгельма!». Слова не чьи-нибудь, а Булгакова. Убил же фельдмаршала молодой двадцатитрехлетний эсер Борис Донской.
В этом есть пикантность. Ты – пруссак, таскаешь монокль в глазу и образцово служишь Кайзеру. Ещё есть шлем с красивой пикой. Тебя воспитал патриотический учитель, и на старости ты, будто в Средневековье, вновь стал феодалом в славянской земле. Вешаешь на столбах недовольных, отправляешь эшелоны добра в голодающую Германию и по справедливости носишь титул генерал-фельдмаршала. Но тут бац! Какой-то невысокий фанатичный паренёк с бомбой-снарядом! Русская свинья со своими загонами о Граде Небесном и равенстве! И всё! Приехали! Не поесть больше баварских сосисок! Желудок набился свинцом! Не так должен умирать фельдмаршал… ладно в бою или от собственной руки, но не так!
Славяне опять всё испортили.
Борис Донской родился в 1894 году на родине Есенина, в Рязанской губернии. Из староверческой семьи (для террористов начала ХХ века это вообще норма) Борис попадает в Петербург, где огромное впечатление на него производят «толстовские дни». Донской укрепляется в толстовстве с его трепетным отношением к жизни и вступает в первые рабочие кружки. С войной парень мобилизуется во флот, где однажды на корабле был отхлёстан офицером по лицу ремнём. Этот эпизод Донской вспоминал до конца жизни. Армия быстро разлагалась, приближалась революция, и кроваво-грязная волна вынесла наверх тех, кто был готов рисковать своей и чужою жизнью.
Донской примыкает к левым эсерам, привлечённый их крестьянской программой и своей единственной любовью Ириной Каховской. Эта женщина за жизнь отсидела сорок пять лет и умудрилась не разочароваться в своих убеждениях. Ирина Каховская принадлежала к дворянскому роду Каховских, откуда вышел декабрист Каховский, застреливший на Сенатской площади генерала-героя Милорадовича. Считается, что этим выстрелом Каховский положил начало русскому терроризму. Оттого не удивляет, что молоденькая (18 годков) курсистка историко-филологического факультета примкнула к эсерам-максималистам, этаким городским партизанам-герильяс.
Но в 1918-ом было уже не до войны с царём. Большевики заключили Брестский мир, который не приняли левые эсеры. На оккупированных Центральными державами территориях они сформировали боевые организации, поставившие себе цель очистить земли от немцев и австро-венгров. В 1918 Каховская с Донским объезжают будущий Донбасс, а именно районы Юзовки и Макеевки. Это как раз те места, где сегодня бушуют бои. Тогда эсеровская пара создала в регионе партизанско-шахтёрское движение, воюющие против немцев.
Эйхгорна выслеживали долго. Наконец, 30 июля в два часа дня рядом с Крещатиком (в ВОВ при оккупации немцами Киева эта улица будет носить имя Эйхгорна) прогремел взрыв. Были убиты генерал-фельдмаршал и его адъютант. Грозный Эйхгорн, громивший в Мазурском сражении русскую армию, Эйхгорн, обрамлённый дубовыми листиками и фактически правитель большей части Украины, оказался разорван на клочки юным мальчиком-эсером! По заветам «старого» террора Донской не стал скрываться с места теракта. Предстояло взять на себя ответственность за чужую смерть и расплатиться своей жизнью. За идеал Донской почитал Каляева, и ходил на дело целых пять раз, так как ему постоянно мешали случайные люди, которых мог покалечить взрыв. В 1918-ом уже никто и не думал о старой этике эсеровского террора, а вот странный молодой человек (всего-то 23 года!), любивший в свободное время почитать и помечтать, полагал иначе. Один против всего мира — это по-эсеровски.
Донского тут же схватили. Под пытками ему исполняется двадцать четыре. Террорист не выдал имён товарищей, назвав только себя и озвучив приговор партии. Вскоре, десятого августа, Борис Донской был повешен. Каховская, чью смерть по закону должен был утвердить сам кайзер, вспоминала: «Он остался у всех в памяти светлый, торопливый, с весело озабоченным лицом, освещенным огромными серо-зелеными глазами, глядевшими внимательно, с трогательной доверчивостью, прямо в душу».
Гетман Скоропадский выпустил на смерть Эйхгорна специальное воззвание. Его стоит прочитать целиком, дабы убедиться, что в истории порой совершенно ничего не меняется:
«Тем, кто не знал усопшего Генерал-Фельдмаршала, трудно оценить, какая это великая и горькая утрата для Украины. Генерал-фельдмаршал Эйхгорн был искренним и убежденным нашим сторонником и другом украинского народа; целью его было создание самостоятельной Украинской Державы. Усматривая неисчерпаемые творческие силы в нашем народе, он радовался той славной будущности, которая ожидает Украину, и всеми силами поддерживал идею Украинской Державы даже среди тех, кто относились к ней с недоверием».
А ведь Эйхгорн был типичным военным колонистом, привыкшим решать вопросы с местным населением очень просто: через виселицу. Нам в Германию курку, а вам трупы. За что, собственно, и поплатился. Борис Донской любил повторять евангельскую притчу: «Если пшеничное зерно, упавши на землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода».
Кто знает, быть может близится время сева.
