Смотрю — кино шло. «Нежный яд». Пока кино идет — я смотрю <…> Реклама пошла — от меня вот на таком расстоянии — сидит. Язык длинный такой… Во рту черное. И языком так… на эту сторону, и на эту… [показывает] Меня дразнит. <…> Опять пошло кино: кино идёт — я смотрю кино. Потом этот… от его опять на таком расстоянии… этого не видно, а второй. Ну… не такой. Длинней язык-то. Длинней язык — как у этого, длинней. Длиннее — тоже: сюда язык, и сюда. Сюда язык и сюда. Ладно — опять кино пошло. Кино идет — ничего нету… <…> Опять реклама — телевизор, так — на тумбочке стоит на такой. Дак… на такой высоте, тут его ничего не видно, а от телевизора направо… гортань красная, вот такая [показывает руками большую глотку], а язык черный. И ещё длинней. И на сторону, и на другую. Напротив меня, вот так наискосячок.
Кушкова А.Н. Из сборника по антропологии религии “Сны Богородицы”.
Что, если бы информационный сигнал замедлился бы до человеческих скоростей? Какими бы предстали перед нами нули и единицы, синусоиды и различные виды модуляций? Может тогда мы бы смогли обогнать время, опередить событие? Но так сложилось, что мы вынуждены накидывать аркан интерпретаций на уже умерший факт, оставивший нам только световой сигнал экрана… как от потухшей звезды…
В остатке: странное желание смотреть, которое намного важнее того, что мы смотрим.
Поставка (или постановка новостей) неотличима от рекламы, отделить новость от рекламы продукта уже не представляется возможным. У человечества давно существовало это подозрение, прорывающееся через различные голоса отдельных представителей. Так писатель Бегбедер упрекал рекламу в том, что благодаря ей, народ выбрал себе в вожди Гитлера, а Зомбарт в серьезной работе “Буржуа” называл современную ему рекламу… “отвратительной в эстетическом отношении и бесстыдной в отношении нравственном”. Политика стала пользоваться рекламными трюками, а реклама преподносить себя как необходимый инструмент для политики. У.Эко намекал, что противостоять правительству можно только игнорируя рекламу. Всякая партия или общественное движение ставит своим рупором не убежденного партийца, а высококвалифицированного рекламщика. Рекламщики не самокритичны, но мы восхищаемся рекламным слоганом: хоть лжив, но остроумен. По эстетическим причинам, забавное вранье имеет право на существование. (У.Эко)
Фpанцузский философ, изучающий pоль языка в обществе, Иван Иллич пишет: «В наше вpемя слова стали одним из самых кpупных товаpов на pынке, опpеделяющих валовой национальный пpодукт. Именно деньги опpеделяют, что будет сказано, кто это скажет и тип людей, котоpым это будет сказано. У богатых наций язык пpевpатился в подобие губки, котоpая впитывает невеpоятные суммы».
И если Бытие структурировано как язык, то язык, превращённый в капитал, способен на монетизацию абсолютно всего. И политическим процессам здесь не остается места. Капитал научился обходиться без политики, подобно, некоторым демонологам, практикующим Чёрную магию без демонов и Сатаны
Прошло время триумфа блестящего и полированного, затянутого в пластик, сошел глянец с плакатов “скидка!” и “акция!” Сейчас потребление не обращается к нашему наслаждению. Потребление стало машиной, работающее для себя и во имя себя. Потребление новостей тоже оказалось лишено удовольствия, информационный поток превратился в ленту Мёбиуса – в парадоксе самого себя он черпает энергию “перпетуум-мобиле” и не нуждается в потребителе. И только работники СМИ убеждают сами себя в необходимости и значимости собственной работы, да работники определенных отделов в масс-медийных корпорациях убеждают каких-то “заказчиков” информационного шума, обещая им полноценную “информационную войну”, “медийный прорыв” и чёрт знает что ещё… “Наша реклама работает!” “Мы приносим новости в каждый дом!” На самом деле, цель СМИ – ни в коем случае не останавливаться, как и истинная цель любой властной группировки — оставаться у власти.
Да, мы получили “независимые СМИ”. Они наконец-то оказались лишены политической ангажированности. Их не интересует власть группировок и сами массы, хотя должны были бы испытывать благодарность к массам, без которых они бы не существовали. Медиа- машина по производству власти внимания! но в секунде брошенного вскользь взгляда, за который бились насмерть ещё в прошлом веке мега-рекламные корпорации, всё меньше необходимости. Новости стали отражать сами себя, неизбежно удваиваясь, возводя сами себя в степень. Избыточность одного-и-того-же. Избыточность насилия не идет в сравнение с избыточностью повторения в инфополе населенного пункта, за который воюют вот уже полгода. “Суд отменяет постановление суда”. “В Бахмуте захвачена администрация Бахмута”. Дарья Дугина и Дарья Трепова. Трепова убивает Татарского. Татарский – герой книги Пелевина. Трепов получает ранение в позапрошлом веке в результате покушения. Пелевин – это не Проханов и не Прилепин. Рамка металлодетектора в метро реагирует на соседнюю рамку тревожным свистом, видеокамера наружного наблюдения направлена на ближайшую видеокамеру, защищая её от вандалов… Потеряв своё отражение в зеркале реальности, вещи, персонажи и факты удваивают сами себя, чувствуя и демонстрируя нереальность происходящего. Геймеры смотрят на ютубе ролики, в которых другие геймеры проходят игры. Мы смотрим на семейство Симпсонов, а те каждый вечер усаживаются перед телевизором, чтоб смотреть мультсериал о Симпсонах. Если в механизме безопасности всегда запрограммирован эквивалент катастрофы, то в культуре постоянных редупликаций, угрозой становится, банально, двоичный код. Перенасыщенные смысловые системы уходят в виртуальный мир, бесконечные фракталы, зеркальные коридоры…
Редкий инфо-турист, интересующийся Истиной (как было на самом деле?), подобен городскому дураку, рассматривающего ворону в то время, как все остальные граждане на остановке пристально вглядываются в пустой горизонт, ожидая автобус! Взгляд в пустоту придаёт им значимость и серьезность в то время, как объект отсутствует. Дурак рассматривает вполне себе существующий объект, но так получается, что именно он — дурак.
Завороженный реальным объектом — дурак, а героем мира постоянного дубляжа становится Двойной Агент. Он одновременно и изъят из обращения и является свободно конвертируемой единицей. Что, если он начнет использовать не ложь, а бессмыслицу в информационном поле, организуя новые предпосылки для соблазна? Что, если мы, поддавшись абсурдным знакам, усвоим простую мысль: там, где нет нашего желания – не существует власти?
