«Последняя Россия» — та, после которой уже нет никаких «Других», «Справедливых», «Единых» «Экзистенциальных»… все. Пиздец. Одинаково неуместны, противны и тошнотворны. Все эти заигрывания с Властью, искусством, медиа, апелляции к силам добра, справедливости, единств… все это похоже на шизофрению, — так распадающаяся личность стремится к целостности в своей агонии разлада.
Благодаря всем этим спекулянтам, мы стали стыдиться самих себя, но не стыдимся обогащения, у нас одинаковые ценности с классом угнетателей: деньги! Между полюсом «купить» и «продаться» беспрерывно движутся политики, чекисты, оппозиция. Одни уже живут в канадах, другие стремятся в канады, третьи постоянно шпыняют канадами: «посмотрите — какие у них дороги!», «пора валить в канады!», «не нравится — уезжайте в канады!». Вы заметили, что все их ценности давно уже там?!
Как быстро спелись консерваторы и либералы, националисты и демократы, анархисты и социалисты — составили сговор, отдыхая на европейских пляжах и обмениваясь женами на совместных пенных вечеринках. Как быстро поклонники Навального обвенчали между собой либеральные ценности и неолиберальную экономику. Все, чем они недовольны — направлением денежного потока, но никто их них не произнес ни слова о Капитале, как об угнетателе, о его тотальной власти и его же тотальной слежке всех за всеми.
Нам же отступать некуда, мы не уедем в канады, не втиснемся в этот денежный поток, признаемся, что и желания у нас нет на это. Мы обладаем всеми теми качествами, которые не приветствуются в мире Капитала, но менять их не собираемся. Мы ленивы, капризны, снисходительны… Мы не общественное движение, мы — общественное стояние. «Последняя Россия».
Но мы не те, что живут надеждой, что «последние станут первыми» — так думают те, кто встал в какую-то очередь. Мы в эту очередь не становились.
Они назовут нас революционерами, потом «ватниками», либералами, отщепенцами, экзистенциалистами. Пусть… устоим, братцы! Общественное стояние «Последняя Россия» перестоит всю эту шушеру. Это ведь даже не буря, а просто мусорный ветер — вон сторублевка летит, этикетка, целлофановый пакет… На сто рублей мы купим портвейна, в пакет положим, этикетку на лоб присобачим, запоем песню… Мы пойдем по нашим разбитым дорогам, напевая родную песню, в карманах у нас — антоновские яблоки. Хорошие дороги нужны для быстрого перемещения автомобилей и капиталов, нам нужны тропы!
Ну, посмеются над нами, может и побьют — как быстро они сгруппировались для закидывания камнями — чекисты и подписчики «Дождя»! Как суетятся они в том, кто лучше возвеличит своего кровавого князька. По нам, так нет большой разницы — Кадыров или Маннергейм, Сталин или Гитлер, Пол Пот или Пиночет. Хотят ли они устроить Освенцим или ГУЛАГ — большая ли, к черту, разница — под какие лозунги умирать? Но, как видим, для них разница существенна: одни желают расстреливать стадионами, другие — забивая палками до смерти.
Чекисты вывозят вагонами денежную массу, устраиваясь поудобнее на пляжах Франции, самый маленький оппозиционер тихонько изучает иностранный язык, чтоб каким-нибудь боком — через забор Евросоюза — влезть хоть бомжом в капиталистический рай. Когда же вы все отсюда уедете? К хорошим дорогам и большим пособиям, гарантированным пенсиям и плазменным телевизорам… кажется, этот поток беженцев бесконечен.
Общественное стояние «Последняя Россия» не гарантирует ничего хорошего, мы не служба дезинфекции. Мы не обещаем спасения, не даем гарантий, мы всего лишь попробуем выстоять…
Вставай рядом со мной! Будь рядом со мной!
