Одним из первых, кто осознал универсальность и научную актуальность теории Бахофена о происхождении семьи, был американский юрист, антрополог и этнолог Льюис Генри Морган (1). С одной стороны, он активно использовал её в своей работе, в которой исследуются индейцы и племя ирокезов, в частности, а с другой, находит доказательства её верности. У этих нецивилизованных, в терминологии Моргана, людей в их социальной организации ещё прослеживаются признаки древнейшего матриархата.
В книге «Древнее общество» Морган создаёт свою, менее абстрактную, включающую в себя его собственные наблюдения, последовательность появления и становления семьи, состоящую из пяти сменяющих друг друга, но не всегда линейных этапов её развития. Эти стадии развития семьи, в свою очередь, примерно соответствуют стадиям развития общества, каждая из которых распадается на свой низший, средний и высший уровень, а именно: ступень дикости, ступень варварства и ступень цивилизации.
Бахофен на красных знамёнах: от Моргана до Энгельса.
Вкратце эти формы семьи и стадии развития общество выглядят и согласуются так2:
Первая стадия:
I. Промискуитетные связи.
II. Групповой брак между братьями и сёстрами, родными и коллатеральными. Отсюда:
III. Кровнородственная семья (Первая стадия семьи). Отсюда:
IV. Малайская система родства.
Вторая стадия:
V. Организация на основе различия полов и обычай пуналуа, препятствующие браку между братьями и сёстрами. Отсюда:
VI. Пуналуальная семья (Вторая стадия семьи). Отсюда:
VII. Родовая организация, исключающая братьев и сестёр из брачного общения. Отсюда:
VIII. Туранская и ганованская системы родства.
Третья стадия:
IX. Возрастающее влияние родовой организации и развитие производств, поднявших часть человечества на низшую ступень варварства. Отсюда:
X. Брак отдельных пар, но без исключительного сожительства. Отсюда:
XI. Синдиасмическая семья (Третья стадия семьи).
Четвёртая стадия
XII. Пастушеская жизнь на равнинах в ограниченных областях. Отсюда:
XIII. Патриархальная семья (Четвёртая, но не всеобщая стадия семьи), признающая исключительность брака только для жены, проще говоря, многожёнство.
Пятая стадия:
XIV. Рост собственности и переход к наследованию по прямой линии. Отсюда:
XV. Моногамная семья (Пятая стадия семьи). Отсюда:
XVI. Арийская, семитская и уральская системы родства и исчезновение туранской системы.
При этом дальнейшее соотношение этапов развития семьи с теми же этапами социума примерно такое (3):
Кровнородственная семья – низшая ступень дикости.
Исключение братьев и сестёр из брачных отношений в пуналуальной семье соответствует средней ступени дикости.
Развитие родовой организации затрагивает высшую ступень дикости и низшую ступень варварства.
Пастушеская жизнь и патриархальная семья – средняя ступень варварства.
Развитие института собственности, переход к наследованию по прямой линии и зарождение отцовского права видится как высшей ступенью варварства, так и низшей ступенью цивилизации.
Средней цивилизации соответствует моногамная семья.
Арийская, семитская и уральская системы родства принадлежат высшей цивилизации.
Морган придавал большое значение гендерному вопросу применительно к проблематике развития социума, ибо в его представлении это было первым разделением, затронувшим монолит древнейшего общества (4). Поэтому тесно переплетённые вопросы межполовых взаимоотношений, передачи собственности и норм брака занимают столь видное положение в его исследованиях индейцев.
В своих антропологических и этнографических экспедициях Морган обнаруживает у подавляющего большинства индейских сообществ следующие общие черты и тенденции: высокую значимость женщины в жизни племени, значимость родовой связи, матрилинейность и весьма ненадёжное положение мужчин, не защищённых силой родовой организации. Эта защищённость выражается в условной исключительности брака, в синдиасмической семье, какая была у большинства индейцев Северной Америки, брак был явлением скорее экономическим: мнения будущих супругов не интересовали матерей и матрон, в ведении которых было окончательное решение по вопросам заключения брака. Чтобы подчеркнуть экономическую первооснову брачного союза, роду жениха необходимо было принести роду невесты дары в качестве выкупа (5).
Первостепенность рода перед индивидом наиболее ярко подчёркивалась в древнейшем обычае кровной мести. В этом случае преступление одного индивида против другого автоматически приравнивалось к преступлению рода против рода. Для разрешения такого конфликта роды обращались к самому древнему праву («зуб за зуб, глаз за глаз»), к ius naturale. Нанесший ущерб или оскорбивший представителя другого рода должен был понести соразмерное наказание, о чём вели переговоры главы семейств. Если же диалог родов ни к чему не приводил, то для восстановления справедливости равенства, хтонической справедливости род назначал мстителей (6).
Подобно описанным теоретически Бахофеном обычаям ликийцев, Морган на практике сталкивается с тем, что индейцы, такие как ирокезы, сенека, алконгины, чероки, мускоки (или крики), чокта, аксарока (или кроу), манданы, минитари, всего более чем сорок племён, имеют традицию наследования по матери, в т.ч. наследственное распределение обязанностей в племени исчислялось по матери; их роднит отсутствие частной собственности – вся она принадлежит роду – и почтение к младшим детям (7). Род первичен. Если древние жители Малой Азии говорили, что листья происходят не друг от друга, а от ветки, то у индейцев все ручьи имеют один исток (8), все вышли из единого лона Матери-Земли (9). Так, на должность сахема, наследственного невоенного вождя племени не мог претендовать сын предыдущего сахема, как принято в европейской христианской пост-римской культуре, но только сын его сестры (10). Имущество покойного принадлежало не его жене и ребёнку, его делили между собой дядья с материнской стороны, братья и сёстры (11).
У многих индейцев алконгинского племени, у шауни, миами, саук, фокс, не было личных имён в том смысле, как это понимаем мы: имена тоже принадлежат роду. На совете женщины выбирали первое имя, а затем, повзрослев, приняв мужское посвящение, мужчина сменял имя. Но имя, которым он будет назван, всё равно принадлежит после наречения не ему, а роду. Если его изгонят из рода за провинность, он потеряет вместе с тем имя, а если его примут в другой род, то он будет выбирать новое имя из имён, которые принадлежат его новому роду (12).
Такой порядок вещей приводил к тому, что, например, у сенека женщины обладали властью изгнать мужчину из клана, они имели фактическую возможность влиять на решения вождя и даже «сбить ему рога», если последний не считался с их мнением, сделав его простым воином (13). А вот у виннебаго после смерти вождя, если у него не было сестры, которая передала бы власть своему сыну, власть переходила к ближайшей родственнице покойного вождя (14).
В «Древнем обществе» индейцы предстают перед нами живыми носителями той гинекократии, которую описывал Бахофен. Морган вводит дополнительную классификацию семей по типу родства, которая во многом совпадает со взглядом Бахофена, градировавшим общества на матриархальные и патриархальные. Морган же утверждает на их место туранскую и арийскую системы родства. Туранская, или малайская, система родства полагает всех людей одного поколения братьями и сёстрами. «Так, –пишет он, – мои родные братья и сыновья братьев моего отца все будут моими братьями, а мои родные сёстры и дочери моей матери все – моими сёстрами». Арийская, семитская или уральская, она же описательная, система строго разграничивает родственников и вводит строгую иерархию родства, она становится филологическим свидетельством моногамии, ведь первая система произошла из множественных групповых браков, где отцовство не подразумевает своего установления, а вторая свидетельствует об исключительности брака при рождении потомков (15).
Можно сказать, как и Бахофен (16), Морган был социальным эволюционистом старой школы. При отсутствии природных катастроф и социальных потрясений, считали они оба, человечество по всем законам будет развиваться от пуналуа к моногамной семье, от матриархата к патриархату. Впрочем, переход индейцев к патриархальному обществу, признаёт Морган, был искусственным. Одними из немногих примеров патриархальных, индейцев были майя и алконгины оджибве, их я выделяю, потому что они пришли к патриархату в ходе самостоятельного социального развития (17). Что же касается большинства индейцев, то их родовой уклад претерпел изменение не в ходе естественных смен этапов. Постепенный отказ от родовых имён, отмена матрилинейного наследование и приоритет, отданный отцовскому праву стали результатом влияния английских и испанских колонистов, христианских миссионеров, которые считали такие взаимоотношения индейцев не соответствующими их собственным представлениям о справедливости (18). Пусть так, но, как и всякий раз, родовая система не имеет другого пути развития, оказываясь в один момент не способной отвечать потребностям общества. Роды и племена должны уступить своё место городским общинам и округам, родовую систему должна сменить территориальная система, основанная на идее государства. Интерес личности и индивида должен возобладать над интересами рода. И вот этот переход и есть граница между варварским и цивилизованным миром, между древним и современным обществом, между ius naturale и ius civile, между синдиасмической и моногамной семьёй (19).
Такая концепция универсального хода развития человеческих обществ была очень сильна в антропологии второй половины XIX века, более того, уверено занимает свои позиции в науке и по сей день. И вслед за Бахофеном, а также вышеупомянутыми Льюисом Морганом и Джоном Макленнаном (20), это представление использует как фундамент для своей политической теории Фридрих Энгельс.
В 1884 году он публикует работу «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (Der Ursprung der Familie, des Privateigenthums und des Staats), как результат собственной систематизации конспекта Карла Маркса по «Древнему обществу» Моргана. Причём Энгельс много внимания уделяет здесь исследованиям Бахофена, точнее именно «Материнскому праву». При этом он достаточно осторожно относится к Бахофену, и уже в самом начале мы находим такое замечание: «Называя <…> первобытное состояние гетеризмом, Бахофен показал этим, как мало он понимал, что́ именно он открыл, или, вернее, угадал. Гетеризмом греки обозначали, когда ввели это слово, связи мужчин, холостых или живущих в единобрачии, с незамужними женщинами; это предполагает всегда существование определённой формы брака, вне которой имеют место указанные связи, и подразумевает, по крайней мере уже как возможность, проституцию». И далее: «В высшей степени важные открытия Бахофена повсюду до невероятия мистифицированы его фантастическим представлением, будто источником исторически возникавших отношений между мужчиной и женщиной были всегда соответствующие религиозные представления людей, а не условия их действительной жизни» (21).
И если термин «гетеризм» действительно подавляющим большинством историков, антропологов, этнографов и социологов в самом деле признан неточным, несмотря на то, что в действительности Бахофен был знаком с античностью куда лучше, чем Гегель, Морган, Маркс или Энгельс (22), то я же полагаю, что Бахофен, пусть и неудачно, пытался обозначить не просто наиболее распространённую форму половых отношений – промискуитет, – но и также важный критерий религиозных воззрений этой стадии – религиозную проституцию (соитие как магический акт и мистическое переживание, сексуальная магия), которая, в самом деле, значительно древнее чем семья*.
*Энгельс вообще достаточно спорно предполагает проституцией обмен «любви» на деньги, расширяя это понятие даже до брака по расчёту (23). На самом деле проституция появилась раньше, чем зародились товарно-денежный обмен и семья (религиозная проституция), главным же критерием проституции, в том числе согласно римскому праву, является безразличие к личности полового партнёра (24).
Что же касается второго пункта этой критики, то он кажется поверхностным. Бахофен открыто заявляет о первостепенной важности доверительного, некритического исследования литературных памятников в своей методологии, и для него религия служит как отражением социальной и материальной действительности, так и оправданием смен эпох, в подобных случаях обоюдной зависимости такое разделение на «представление» и «действительность» зачастую неуместно. Хотя, встречаются моменты, где, действительно, ветры фантазии слишком далеко заносят мысль Бахофена.
Впрочем, тот пункт критики, который мы только что рассмотрели, был бы у Энгельса несомненно более обширным, если бы он ознакомился с развитием идей Бахофена в «Мифе о Танаквиль».
С другой же стороны, Энгельс признаёт за ним авторство четырёх великих открытий:
1,2. Теоретическое утверждение примитивных форм половых отношений, выражающихся в принадлежности каждого мужчины каждой женщине, а каждой женщины каждому мужчине. Об этом многое, как мы отмечали, было сказано в течение последних веков, но только Бахофен отнёсся к этому вопросу серьёзно. Это открытие и осознание важнейшей роли межполовых отношений и развития семьи в метаморфозах общественных отношений – вот две первые великие заслуги Бахофена (25).
3. Открытие коммунистического домашнего хозяйства, при котором все женщины или их большинство принадлежали к одному роду, а мужчины к разным26.
4. Открытие перехода от группового брака к парному. Исключительность брака, как установил Бахофен, является преступлением против хтонических божеств и установленных ими порядков, поэтому для вступления в брак, ради права принадлежать одному мужчине женщина должна была принести искупительную жертву в виде ограниченного религиозными рамками временного промискуитета. Со временем искупительная жертва становится всё легче (как, например, срезание волос в Малой Азии) и со временем либо превращается в малозначимый обряд или примету, либо исчезает вовсе (27).
По Моргану Энгельс приводит четыре стадии развития семьи (28):
1. Кровнородственная семья.
2. Пуналуальная семья.
3. Парная семья.
4. Моногамная семья.
Любопытно, что Энгельс отбрасывает одну стадию развития, патриархальную (т.е. многожёнство), которую Морган, действительно, считал необязательной, но не отбрасывает парную, или синдиасмическую, которую тот считает лишь ранней формой моногамии, её предтечей, а потому её по Моргану тоже допускается опускать для краткости изложения. Таким образом, мы вновь приходим к бахофеновскому числу «четыре» в количестве ступеней развития семьи.
Признавая примордиальный промискуитет, Энгельс опускает подробное рассмотрение из-за неведомости этого этапа с точки зрения этнографических и антропологических фактов. Далее, он соглашается с Бахофеном насчёт важнейшей созидательной роли женщины – именно она по доброй воле, спасаясь от насилия, сексуальной объективации и неупорядоченности промискуитета, отдаётся во власть мужа, ведёт человечество к парному браку. Лишь затем уже мужчина сформирует институт моногамного брака. Энгельс приводит причиной такой революции пошатнувшееся положение женщины (теперь мужчина якобы получал право на измену, а женщина, в свою очередь, должна была хранить ему верность всю жизнь), но чрезвычайно однобоко, хотя и в духе эпохи, не принимает в расчёт психологичную в корне своём религиозную эволюцию общества (29).
Саму же суть описываемых событий Энгельс видит как перераспределение собственности и обязанностей в семье. «Дикий» и «необузданный» воин не имел материального имущество, кроме оружия, награбленного и добытой на охоте пищи, у него, как неоднократно говорилось ранее, нет прав в родовой общине в эру гинекократии. На смену же ему приходит «кроткий» пастух. С дальнейшим развитием обществ и появлением рабства и эта незначительная роль была отнята у женщин, превратив её, как точно сострил Оскар Уайльд, в decorative sex (30).
Распределение обязанностей вне семьи перестроило и семейные отношения, где муж и жена ныне делили собственность по принадлежности к родам, а железо, отлитое в мечи, топоры и плуги, обеспечило теперь власть мужчины (31). «Та самая причина, которая прежде обеспечивала женщине её господство в доме – ограничение её труда домашней работой, – эта же самая причина теперь делала неизбежным господство мужчины в доме; домашняя работа женщины утратила теперь своё значение по сравнению с промышленным трудом мужчины; его труд был всем, её работа – незначительным придатком» (32). В этих патриархальных этапах (в том числе и до самого недавнего времени) семья несёт в себе зачатки рабства и крепостничества. Она несёт в себе все противоречия, которые есть в обществе и, как следствие, в государстве (33). В конечном счёте, Маркс и Энгельс в этом отношении полностью соглашаются с Морганом (34), в римской идее отцовская власть перешла все пределы разумного и превратилась в крайность.
Как решение нам предлагают отход от патриархата, уравнивание женщин в правах с целью включения их в производственный процесс, всё это благодаря достижениям крупной промышленности теперь можно воплотить в жизнь, только отринув религиозность патриархата, вернувшись от моногамной семьи и исключительности брака к семье синдиасмической, или парной (35). Повторюсь, всё это я говорю от лица Энгельса, погружённого в реалии XIX столетия.
Но, в отличие от Энгельса, Бахофен оставался социальным эволюционистом до последнего и по всем фронтам. Если Энгельс, как вслед за ним провозгласит антиковед и феминистка Джейн Харрисон, призывал к возврату семьи в воспоминания о детстве человечества и нежных материнских объятиях, то Бахофен полагал высшей ступенью развития семьи и человечества не всеобщее равенство материнского права, а установление эры отцовского права. В эту эру материальные ценности потеряют всякое значение, а людей судить будут лишь по делам их. Здесь противопоставляются оптимальнейшее ius naturale, выраженное в общинном коммунизме, и развитое до совершенства ius civile, право Города Солнца, если позволите мне такую аналогию. И Энгельс, и Бахофен представляли себе некий образ последнего, совершенного устройства государства, но именно этот образ, их обращение к разным богам при его проектировании, делает бессмысленным комплексный, по-настоящему глубокий анализ учений двух великих философов позапрошлого века.
Иван Сахарчук
Источники.
1 J. Campbell. Introduction.// Myth, Religion and Mother Right. Op. cit. P. XXXIII.
2 Л. Морган. Древнее общество, или Исследование линий человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации. / Пер. с англ. М. Косвена. – Л.: Издательство Института народов севера ЦИК СССР, 1935. С. 300.
3 Ibid. С. 301-304.
4 Ibid. С. 30.
5 Ibid. С. 269-271.
6 Ibid. С. 46-47; 56-57.
7 Ibid. С. 90; 92-106.
8 L. Morgan. Systems of Consanguinity and Affinity of the Human Family. – Washington: Smithsonian Institution, 1870. P. 415.
9 Ср. Л. Морган. Древнее общество… Op. cit. С. 57.
10 Ibid. С. 99-100.
11 Ibid. С. 46.
12 Ibid. С. 47; 99-100.
13 Ibid. С. 270 (прим.).
14 Ibid. С. 92.
15 Ibid. С. 222.
16 R. Lowie. The History of Ethnological Theory. – New York: Farrar & Rinehart, Inc, 1937. P. 41.
17 Л. Морган. Древнее общество… Op. cit. С. 107.
18 Ibid. С. 96.
19 Ibid. С. 88.
20 R. Marett. Tylor. – London: Chapman & Hall, 1936. P. 180-181.
21 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства.// К. Маркс; Ф. Энгельс. Сочинения. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1961. Т. 21, с. 37 (прим).
22 J. Campbell. Introduction.// Op. cit. P. XLVI-XLVII.
23 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства./ Op. cit. С. 74. 24 И. Блох. История проституции./ Пер. с нем. – СПб.: Фирма «РИД». Изд. «АСТ-ПРЕСС», 1994. С. 51-53.
25 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства.// Op. cit. С. 37.
26 Ibid. С. 53.
27 Ibid. С. 54-55.
28 Ibid. С. 42-77.
29 Ibid. С. 84.
30 Ibid. С. 164-165.
31 Ibid. С. 162-163.
32 Ibid. С. 162.
33 К. Маркс. Конспект книги Льюиса Г. Моргана «Древнее общество».// Ibid. Т. 45, с. 249-250.
34 Л. Морган. Древнее общество. Op. cit. С. 276.
35 Ф. Энгельс. Происхождение семьи, частной собственности и государства.// Op. cit. С. 162.