(Вторая часть «Важность заседаний компании Валерия Георгиевича в его приемной — в неустанных работах души»)
Разговор у Кузнечного рынка, июль 2019г с обычным человеком, иррациональным специалистом.
ХХВ: — После небольшого перекура возвращаемся к нашей теме, теме феминизма. Когда в полу-секретной мастерской на углу Щербакова и Рубинштейна собирается компания Валерия Георгиевича, в его приемной, то феминизм частенько обсуждается.
МШЛ: — Феминизм является одним из цементирующих поводов, степлером застольных исследований в этой общности людей. И важность заседаний компании Валерия Георгиевича в его приемной — в неустанных работах души! У неподготовленных, зачастую, очистительных работах. Соседка по лестнице, специалистка по итальянской литературе великих столетий, Полина Владимировна, отметила это одной из первых, когда на 8 марта мы с Валерием Георгиевичем вручили ей остов осыпавшейся елки. Такое, знаете, «прощание с новогодней елью». Бывает, что заходят неподготовленные, вожделея нажраться, или еще чего, но тут Валерий Георгиевич объясняет таким, что пьем мы только в поисках чудесного, и поиск может быть долог и труден. На одном из таких недавних случаев попрошу остановить Ваше внимание. Как некоторые не помнят, собрание на майские празднования, длилось дня четыре, ну, я столько, кажется, пробыл. В один из дней какая-то женщина завела бывшего контроллера ликов из небезызвестного танцевального бара, что напротив приемной через дорогу, на Рубинштейна. Полагаю, Вы знаете, о ком говорится, кратко-остриженный амбал в серебряном плаще. Шел обмен мнениями, безусловно, преобладающей фигурой был распорядитель Валерий Георгиевич Петров. Фэйс-контролльщик не выдержал, завопил, что пенсионер безумен, а находящиеся в этом вертепе, все озлоблены на людей, антигуманисты, его, якобы, вербуют куда-то, из расчета на его физические мощи, способности урегулировать конфликты, выписать любому пиздюлей, ну, говоря, по-нашему, по-феминистки, «он сильный, он справится». Валерий Георгиевич ему ответил: «Если ты сильный, спустись-ка, парень, на первый этаж за угол, к набережной Фонтанки, и в магазине у черных возьми просто так две поллитры, без гроша в карманЕ. Мы поглядим, как ты справишься». Оказалось, фэйс-контроллер не феминист, то есть, не справился. Вернулся ни с чем. Как в старинном анекдоте: «А ты с таким-то хуем, даже письмо написать не смог». Ему, разумеется, налили сочувственную, он посидел и ушел. Не прижился в нашем тихом фем-коммунити. Вот, буквально, минувшего дня сидели на скамейке, художник Михельсон, художница Бенк, еще кто-то, обсуждали что-то, вдруг звонок. Люди благородной ярости на тех концах проводов, слышны крики, энергичные женские голоса, Шеваловский орет в записи на дальнем плане, и в трубку мне Валерий Георгиевич, а вслед ему художник Иван Химин, мол, ты где, епту, мы тут с самого утра феминизм строим с женским лицом, но без тебя (как замечал некогда поэт и композитор Станислав Михайлов), сейчас все выпьем, пока ты там где-то шляешься, сколько тебя ждать, пиздуй к нам срочно, на Щербакова-Рубинштейна, заседание не терпит отлагательств. Я побежал, у меня Фридрих спросил: «Вы так торопитесь выпить?» Дело было в соврешенно другом, я опасался пропустить какую-то неожиданную фразу, парадоксальную мысль, удивительное проявление, которое обязательно должно произойти в такой благоприятной обстановке (или не произойти, или уже произошло, а ты, как всегда, опоздал). При всем невероятии, такое произошло. Подваливаю на Рубинштейна, у парадняка, где мастерская, расположился зеленый фургон, с надписью на брезенте. Мужики в спец.клифтах тИскают мешки с какой-то хуйней, вроде, стройматериалы. Валерий Георгиевич выполз на лестницу и, оставленный рабочими, мешок в коридор к себе утащил. Спустя пол-часа начались поиски, куда-то пропал мешок цемента. Мы как раз выходили вниз до магазина. За это время В.Г.Петров зашел к исследовательнице итальянской литературы, в соседнюю дверцу, взял у нее мешок другого цвета, пересыпал все, и загнал рабочим. Затем, на вырученные деньги, было взято еще пять бормотух, и велось обсуждение того стихотворения Мориса Роллина о торговке сырами, что мы пару недель назад добаляли по случаю 55-летия оплавленой «Дружбы».
ХХВ: — Михаил Шахаймович, заканчивая это мини-интервью, несколько слов о поэте Кривулине, как о фем-поэте. Все, что сочтете нужным, и мы побежим.
МШЛ: — Ничего особо интересного, думаю, не расскажу, т.к. мы не биографы. Вы, полагаю, и более нашего знаете. Виктор Борисович был автором собственной поэзии, еще в бытности школяра, со второй половины 50-х навещал соответствующие кружки, а затем, в старших классах, уже, например, полезно расходовал время во Двoрце пионеров, выступал на вечерах рабочей молодежи при Доме Писателей. Ходил в те же ЛИТО при ДК Горького, при Первой Пятилетке. В частности, в Горького, на вечерах михайловского объединения «Нарвская застава» (не путайте только с теперешней «Нарвской доставой», помню года два назад Нордик с Шаповаловой делили что-то, имущество нажитое, кажется, велась в книге ебальников оживленная дискуссия), так вот, значит, застава (и не путайте с художницей-однофамилицей Заставой, авторкой прекрасной работы, где какой-то зверек-грызун на фоне кооперативного магазина позирует). В Горького он познакомился с Борисом Ивановичем Тайгиным-Павлиновым, что вскоре даже стал секретарем объединения, если не ошибаюсь. Там состояли и завсегдатайствовали такие люди, как Глеб Яковлевич Горбовский (в то время он был соседом Тайгина: Тайгин тогда на 10 жил линии, угловой дом, а Горбовский на предыдущей, там, где сейчас метро), Эдуард Моисеевич Шнейдерман (его дочь сейчас занимается просветитетьской деятельностью на службе в библиотеке Маяковского), Кузьминский «КаКаКа» Кока тот же, уважаемый сиделец Николай Николаевич Ивановский, знаминитый урка, которому приписываются такие исторические баллады как «Постой, паровоз», «Выстрелил семь раз в свою зазнобушку, а в ответ услышал: Хулиган!..», «Выпьем за мировую, выпьем за жизнь блатную», Яков Аркадьевич Гордин, Кушнер, Александр Морев (намедни, кстати, исполнилось 40 лет, как он сбросился, или сбросили в тоннель), Евгений Феоктистов, царскосельская учительница Ася Львовна Майзель, пушкинистка Галушко (племянница фотографа Бамунэра), да наконец, вот, русский (но во, вполне, нормальном смысле, русский) поэт Рубцов. Там они и познакомились Кривулин с Тайгиным. К Тайгину еще вернемся. Кривулин у Давида Яковлевича Дара, кажется, тоже занимался, ну, и, понятно, у Глеба Сергеевича Семенова-Дегена: в Горном, в снесенной Пятилетке (как уже говорилось), ЛИТО ленинградского отдела Союза Писателей. Последнее существовало всего года два-два с половиной, с 68-го по 70-ый. В этой семеновской штудии были Ширали, Стратановский, опять же Олег Александрович Охапкин. Вот как раз Охапкин случайной фразой дал название альманаху: «Лепта», об официальном издании которого и велись зачем-то переговоры. Но их с этим альманахом в Союзе Писателей попросили. Средь немногих составителей-редакторов сборника были в том числе Борис Иванович Иванов, Кривулин с Кузьминским, поэт Пазухин (это была такая «Звуковая школа»: Отец Борис, Чейгин, Алексеев, и другие, но, явно, не много). Происходила подготовка вся журнала на хавире у правозащитницы и тому подобное, Вознесенской. Дом на Жуковского, что сразу напротив наших дорогих друзей, рюмочной «Дэд Поэтс». Ну, где вот «Шот-Шоп» (еще одно товарищеское заведение), представляешь, вот по этой стороне улицы, где Божья обитель поэтессы Романовой и художника Ющенко. Короче, лепту они внесли, но не вынесли, им ответили отказом. Кривулин начал сам издавать, то с Ивановым, то с Горичевой, это его жена (через нее Кривулин, в начале-середине 70-х, как известно, общался с Хайдеггером, практически не задолго до того, как иностранный мыслитель дал дуба). Еще там с кем-то он чего-то издавал, с Останиным, Драгомощенкой, со Стратановским и Бутыриным, может. И в 70-е пошли такие рукотворные журналы «37», «Часы», «Обводный». В 79-ом Кривулину дали премию Белого за то, что спас и сохранил культурные петербургские традиции. А в 81-ом Виктор Борисович был одним из организаторов литературного клуба «81», который вначале здесь и располагался в музее Достоевского. Я как-то добавлял грамзапись выступления Кривулина с Вячеславом Эммануиловичем Долининым по «голосам», как раз о создании «81», мне эту запись когда-то покойный Игорь Степанович Андреев давал, где он ее нашел не знаю, но огромная ему благодарность. В перестройку Кривулин издавал уже такие «Вестники новой литературы», официальную серию альманахов. У меня самого (ну, покупали-то родители, а читать приходилось все равно мне, преимущестенно) было три таких выпуска: пурпурный, алый и желтый. Сейчас это, можно сказать, библиографическая редкость, по глупости дал почитать несколько рокив тому одной сукоедине, которая, предположу, не совсем понимала, что ей посчастливилось заиметь, какую это имеет ценность (не материальную, разумеется). Но она то ли потеряла, то ли выкинула. Замечу, что не малая часть текстов мне была знакома и ранее, я в те годы готовился к вынужденному исходу в первый класс. Аронзона я уже кое-что вычитывал, а самого героя знал по фантастическим историям, его причастности к компании Великого Понтилы. Мэтр гей-литературы Харитонов, помню, никакого впечатления не произвел, хотя были наслышаны, конечно, от тех же Трифонова, Павлинова. А вот дорогие товарищи Дышленки, одного из которых я честь имел уже тогда видеть живьем, через знавших их, когда-то, наших родственников, были, конечно, величественные особы, а тут в одном из выпусков кривулинских альманахов попалася дышленковский рассказ. Это все самое начало девяностых. А вот ближе к середине 90-х, как помнится, Кривулин был на виду, и не редко мелькал по питерскому каналу, по выходным особенно, в перерывах между всякими теле-викторинами с лотерейными билетами, звонками в студию, и программами о благоустройстве дачных участков солистов «Мюзик-холла», допустим. Но там уже было не до литературы, он представал больше как общественник, честолюбитель, сопротивленец «и все такое, все такое», — как писал Игорь Иннокентьевич Эренбург. Меня никогда политика абсолютно не волновала, так что в подробности не вдавался, не хотелось. Я же в юные лета чаще гулял с бабушками-прабабушками, родители были слишком заняты. Мы с Петроградской, где тогда жили, катались на трамваях куда-нибудь к центру, далее скитались разными маршрутами, и вот издалека можно было как-то увидеть Кривулина на баррикадах с матюгальником, это потом даже по телеку передавали. Речи шли о застройках, сносе культурного наследия, свободах художников. Ну, где-то теми временами, может пару лет спустя, уже на близком расстоянии видел его в компаниях Тайгина и Иванова, с ними родители знавались понемногу, но с первым больше по музыкальной части, нежели по литературной, хотя книги тоже у него брались какие-то, конечно. Вот, собственно, все, когда Кривулин послал этот контрольно-пропускной мир, и отбыл к самым лучшим, мы еще в 9-ом классе учились, вернее, значились, тк не всегда и посещали. Теперь, собственно, о главнейшем. Наконец-то о фем-сестро-теме, поскольку знаю, что вы такие же испытанные феминисты, дорогие друзья мои, как и сам Валерий Георгиевич, но с поправкой на возраст. Гражданка Вознесенская, о которой немного упоминалось, касаясь отвергнутого альманаха, кроме того известна ведь тоже, как политическая. Она там и на площади выходила в 70-е, простестовала, голодола, забастовала, высылала зарубеж тексты свои и тех, кого редактировала, да и к надписи на Петропавловке причастной оказалась, когда шло дело Рыбакова. Ее тогда сослали, ну, она взяла, сбежала, когда Юлия Андреевича судили (вот уж сильная женщина!). Тут нам буквальным образом показан популярнейший комментарий с фем-страниц «Беги, авторка!» Ей потом за побег срок дали. Рыбаков, как известно, сел. Но Вознесенская, Юлия Николаевна, вышла где-то в конце 70-х, стала писать об угнетении женщины в СССР’е. И занялась феминистскими альмонахинями. Появился такой журнал, первый феминстский журнал «Женщина и Россия», предтечествоваший сегодняшним известным публик-изданиям «Сестре-сестре взаимопомощь», «Подслушано феминизм», «Щастье материнства» и прочей подобной высокой литературе, «Куны не нужны», типа такого. Его кроме самой Вознесенской выпускала и Горичева, жена Виктора Борисовича Кривулина. И еще там их коллегини, несколько авторок. Они все есть на обложке крупного американского журнала, названы, как самые известные русские феминистки, четыре сестры изображены на фото. У меня есть снимок, если Вам он понадобится, то поищу. После этой «Женщины-России», они напечали журнал «Мария», что-то типа нынешнего «Вандерзина», как говорят. После изданий сестро-периодики авторок обесценили и заабьюзили, некоторых загазлайтили, отправили в психиатрические лечебницы. Они все покинули СССР, но и там, в зарубежьи, продолжили свою фем-активность (та же обложка западного таблойда, например), и религиозную: Горичева писала о России вечной, с Юрием Витальевичем, ну, из Южинских, потом она приехала на Родину, в конце восьмидесятых, кстати. Вот такие был феминистки тогда, и в психушки закрывали, и сажали на зону. Не то, как сейчас, пофотографировалась несколько минут с плакатом на первомай, и пошла на зону, но уже, зону комфорта, к любимой сестре писать сильный справляющийся текст про плед и болезнь домашнего питомца. А тогдашние сестры шли к успеху феминизма, гордо несли боевое знамя, и без подсказок какой-нибудь беллетристки, типа Тани Танк.
ХХВ: — В смысле есть какая-то разница между истинным ленинградским феминизмом 70-х, и теми сегодняшними феминистками из ВК-пабликов?
МШЛ: — Это можно уточнить, полагаю, у того же Валерия Георгиевича, опытного человека, который уже не один десяток лет в феминизме.
ХХВ: — Михаил, и на прощание, пару слов нашим читательницам, и скажите, что для вас значит феминизм.
МШЛ: — Как и положено: лучи добра и поддержки всем сестрам, вы сильные, вы справитесь, только вперед. Относительно нашей скромной и невзрачной персоны скажу, что значение феминизма для меня в том, что даже я, обычный, случайный человек, ощущаю себя участником этого большого явления, этого важнейшего мирового процесса. А для меня это огромная честь. Феминизм воспламенил мое дряхлое сердце, говорю, как болезный кардиологией с самых детских пор.
ХХВ: — Михаил, еще раз огромное Вам спасибо!
МШЛ: — Слава Богинюшке, дорогие сестры: Дмитрий Александрович, Иван, Вадим, Тимур!
На фото соседки Валерия Георгиевича Петрова по старой коммуналке на Восстания. (Слева направо) Сестры, активистки феминистcкого движения: Артемида Рокс — авторка ворк-шопов по хэнд-мейду, Нурсубуллы Курлынг — фем-квир-сестро-психологиня и йогиня. На табуретке: спящий Михаил Лоов
