…с Часовски весело, зато Алан Кулий умеет печь оладьи…
[метапоэтика]
…вы, вы — извращенцы и заслуживаете
того, чтобы вас сожгли на костре…
[метапоэтика]
1. А, всё-таки, с возрастом кое-что начинаешь понимать… И за тридцатник, вроде бы, перевалило. И даже на «Вы» кое-кто называть начинает… Нет, мудрее не становишься, ибо о мудрости говорить рановато — напротив, как бы осознаёшь, что снова и снова остаёшься с тем же, с чего когда-то, вроде бы, начал. И смятые фантики всё также противно шуршат… И уносит их вдаль порыв подвального сквозняка в пыльную неизвестность — ту, что так сродни гениальной платоновской «далёкой тишине» из «Котлована».
Мы не более чем фантики от сожранных не нами карамелек, отлетающие в далёкую тишину, которая пахнет застарелыми кремовыми тортами и мёртвыми скучающими котятами Дэвида Майкла Тибета.
Фантики, никому не нужные и выброшенные за ненадобностью. Гранты отработаны. Шкатулка с вожделенными сюрпризами захлопнулась… the inmost light nihil nihil the inmost light nihil nihil the inmost light nihil nihil the inmost light nihil nihil nihil nihil nihil nihil nihil nihil nihil nihil nihil nihil …
2. Зефирный апокалипсис с алым привкусом краденой донорской крови — густой, вязкой, чем-то напоминающей клубничное варенье с семечками-паразитическими червями. Или похожий на остывшие синюшные внутренности препарированного небожителя, забитого насмерть на помойке бомжами. О, вы, как всегда, угадали, будучи бессильны вырваться из пасти, аппетитно чавкающей зефирной мякотью… О, Вы подоспели вовремя… К самому началу. К пентальфе Эона Кулия . Я — первый и последний — first & last — субгений-кулианец, чья младенческая плоть, предательски отвергшая вериги мечтательной аскезы, набухла сальным поролоном -упитанным бесенятам Андреа Часовски на радость. Господи, Боже милосердный, неужто это мне — МНЕ! — лететь с обрыва, дабы разбиться вдребезги об остроугольные камни? Или получить по затылку благословенным камнем, брошенным праведником, вернувшимся из бесплодной пустыни египетской? Что делать, как быть, если твой ангел-хранитель вот-вот отлетит?
2. Фантики, , фантики, глупенькие, шуршащие осенне фантики… Фантики со старообрядческой бородой, что- то там талдычащие об «оранжевой революции»… Фантики, возлюбившие «всё чел¬овечество» и размахивающие «радужными флажками». Фантики, зефирно лгущие тебе и получающие за то новенькие блестящие монеты в карман… Итак, счастливы ли Вы? Счастливы ли стали все те, кого Вы так щедро и настырно облагодетельствовали? «Цела Европа? Не видно из Виноградной Балки. Как там -с… правами человека? В Великих Книгах все ли страницы целы?..» (И. С. Шмелёв «Солнце Мёртвых» (1923))
Когда пришёл Кулий , все они — абсолютно ВСЕ — исчезли. Кулий самолично похоронил их. Присыпал разрытой земелькой и утрамбовал. Надолго и надёжно. Он немилосердно, ковыряя спичкой в зубах, надругался над ИХ «святынями»… отдался на растерзание суккубствующей мадемуазель с миндальными глазами шумерской богини Инанны-Иштар и блудливому, источающему жгучий мускус духов и запретные ароматы аристократического рабовладения из «Истории О», хлысту подлинного психо-террора. Пентальфа Эона Кулия желанна, абсурдна и оскорбительна. Она начинается с потолка цвета запредельного вьюжного Юггота, где иногда отражаются разлинованные на ровные квадраты шахматные стены, и декадентской люстры с пятью рожками, откуда вырываются блуждающие могильные огоньки… Она обезображена плохо распечатанными листовками неприличного содержания на досках для объявлений и вспышками неподдельного оргазма — неважно где: на жёстком, просевшем от постоянства человеческих тел, соломенном матрасе в камере СИЗО или в масштабах всего этого недобытия, где Бога нет (не Вы ли любезно пристрелили Его при попытке к бегству?) и дозволено всё.
«…вы, вы — извращенцы и заслуживаете того, чтобы вас сожгли на костре, — и вот идут крестьяне со своими факелами, чтобы выполнить задание государства, даже если их об этом не просили. И вот вы — чудовища, а ваш маленький готический замок иммедиатизма охвачен пламенем. Внезапно из леса появляется целая толпа полицейских. Ваши документы? А вид на существование у вас есть?» (Хаким Бей)
Я — первый и последний субгений-кулианец. Я осознал сие и каюсь. Азъ — first & last. Я -гонимая фарисеями свинья на краю обрыва, за секунду до прощённого прыжка в неубранные поля нефилимские… Я — всего лишь один из большого, исступлённо» хрюкающего, сытого стада. И нет мне прощения… «А проблема в перенаселении. От перенаселения повсюду свинство и очень много людей, особенно уродов»?» (Misha Verbitsky’s Journal).
4. …Кулий, Кулий, и вот ты пришёл! И ты умеешь печь оладьи! И под жутким чёрным стягом, перечёркнутым двойным крестом — символом священного гермафродита (кажется, другое его название — Крест Святого Лоррена, исследованием коего занимался всемирно известный мизантроп и мракобес Бойд Райс), поистине, никто не знает голода! …Кулий, Кулий, а знаешь ли ты с чего всё начнётся (и когда-нибудь само собой, автоматически, завершится)? С оладий -горячих, вкусных, свежеиспечённых оладий на кухоньке посреди метафизической Вселенской Полуночи.
5. И всё-таки мы спасёмся… Верую в это! Пусть за окном — ноябрьская хмурь, опостылевший непрекращающийся дождь и ненавистная слякоть; звёзды, не видные из-за туч, заменены светляками патрульных НЛО, а вместо оптимистической «Пионерской Зорьки» беспрестанно транслируются симфонии в траурно-гибеллинской тональности 515. И во рту тает зефир -довольное поросячье чавканье заглушает рёв межконтинентальных баллистических ракет. Весь этот «мир», лишённый благословенной «i», проходит, исчезает, но МiР иной нарождается или, быть может, он уже здесь, вокруг нас, никем незамеченный… Наш МiР — тот, что не прейдёт никогда.
6. Кулий — это ментальный психо-кулер, трансмутировавший в боевую право-и-левостороннюю гаммату! Кулий — это ассассин, отправляющий к Иблису Милостивому выводки счастливых едоков зефира! Покайтесь, лаодикийцы, пока не поздно! Его ноздри уже учуяли всех вас…
Frater Augustus Ardens
