Грузовик останавливается у блок-поста. Солдаты спрыгивают на землю, за ними тянутся какие-то женские тряпки, один солдат чуть не повисает в воздухе — головой на уровне колеса, его друзья смеются и тыкают пальцами. Тряпка, скрученная в кишок, рвется, солдат падает. Матерится. Чешет промежность и смеется вместе с сослуживцами. Идут к бараку. Оттуда доносятся матерная ругань и старательное сопение. Там под прицелами сношаются два повстанца. Вместо того, чтобы их просто убить, солдаты даруют им свободу, себе — развлечение. В углу лежат трупы, по всей видимости — женщины. Жена того, что снизу и дочь того, кто пристраивает свой грязный член к заднице товарища по несчастью. Славное зрелище! Женщины уже не удовлетворяют потребность в театре жестокости. Наемники уже не смеются. Они смеялись в первые месяцы вторжения, когда из-за четырех сотен партизан пришлось вырезать всю столицу. Столица — скелет.
Тупое молчание. Ягнят.
Ягнят сношали когда подходили к столице. Расстреливали с вертолета стада вместе с пастухами, а после тыкали членами в еще теплые мясные потроха. Домой посылали посылки — почти всегда золотые цепочки.
За бараком орут чьи-то дети. Лень пристрелить. Подброшен был в начальственный УАЗик, ребенок обмотан «поясом шахида». Обмотан непрофессионально — саперы быстро разобрались что к чему. Пырнули пару раз штык-ножом в спинку — затих, но все еще ворочается — покрикивает, крови мало вытекло. Частый случай — женщины, оставшись без мужей, продают одного ребенка, чтобы прокормить других, если нет возможности продать — подбрасывают более богатым родственникам, если нет и таких, то — жест отчаяния — минируют детей и отдают в руки солдатам, сажают на дороге, зная где проедет колонна грузовиков. Сидит этакий пупс на дороге. Колонна мчится. Останавливается, выходит из бронетранспортера солдат — отбросить дитя подальше, а тут как рванет! — остался солдат без рук, а зачастую и без головы. Позднее стали расстреливать таких вот «пупсиков» с дальнего расстояния. А тут вот прям в УАЗик кинули. С открытым верхом машина шла. Упало с неба дитё, рубашка задралась, а под ней — лента тротиловая, чуть от страха в кювет не слетели.
Громко сморкается и поправляет автомат, соплю вытирает о штанину, медленно идет на кухню, глаза выискивают свободную щель, что еще не занята другими солдатами. Вокруг кухни собралось местное население, — на расстоянии примерно пяти метров — кухня обнесена «колючкой», и попасть к алюминиевой чашке может только человек с автоматом. Местное население предлагает свои щели ради гречки и бульонных кубиков. За порцию гречневой каши можно купить женщину на ночь — вполне здоровую, опробованную до этого солдатней, старухи отдаются за пригоршню бульонных кубиков.
Одна попалась на Рождество, видно, в первый раз с ней такое, ввели в бункер, подтолкнули автоматом, обмочилась от страха. Оказалась — учительницей работала до войны, пение преподавала в начальных классах, только с института — первый год практики. Потом трое суток у нее была практика — солдатские члены полон рот, щеки болели, губы уголок порван чуть. Уже не плакала когда ее повели убивать за сарай. За сараем отпустили в поле. Обезумела от дарованной свободы, побежала по полю — неизвестно куда и к кому. Сгинула. Потом оказалось, что русская учительница. Документы нашлись.
