Platonov_AVV

«Коли хочешь в камыши, так паспорта не пиши, а захочешь в Разгуляй, и билет не выправляй»

Лагань – это не Мосkkkва, не Газпромбург и даже не Воронеж. Это бывший Каспийск, место, где расцветают тысячи розовых лотосов и плещутся теплыми водами множество каналов, сообщающихся с гигантским морем-озером. Это место, где рождаются девочки-калмычки с узкими глазками, чаще всего получающие от родителей прекрасное имя Саглара.

Еще сто лет назад сюда со всей России стремились бегуны, следуя каспийской легенде, популярной в сектантской среде, гласившей о приходе Вышнего или Нового Иерусалима,. Движимые эсхатологическим чувством, стремились они в ожидании предстоящего первого воскресения к Каспию, где жили на берегу моря самой скудной жизнью «в камышах», ожидая тысячелетнее царство, противоположное «граду падшему» и «темному Вавилону» императорской и буржуазной России.

Бегуны или по-иному странники чают «перваго воскресения, утверждая, что близко то время, когда Христос на белом коне приидет с небеси, сотворит брань с антихристом и что в это время все странники будут в рядах его воинства; тогда все приимут часть в первом воскресении и «будут иереи Богу и Христу и воцаряться с ним на тысячу лет». Тысячелетнее царство будет на земле обновленной, о которой говорится в XXI главе Апокалипсиса. «Новый Ерусалим для жилища странников спущен будет Богом с небеси на то место, где моря несть к тому», — свидетельствует исследование «Старообрядчество и сектанство» Владимира Андерсона, изданное в Петербурге в 1905 году.

Николай Бердяев утверждал, что подлинное величие русского народа, как раз и заключается в типе странника. «Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Странник – самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушна…» Радикальное крыло бегунов отрицало частную собственность и житейское благополучие, вплоть до отказа пользоваться деньгами и даже прикасаться к ним, не признавало власть и какие-либо ее институты, отрекалось от паспортов и других документов, ибо сказана в «Цитатнике» Евфимия – этом катехизисе странничества: «Апокалипсисный зверь есть царская власть. Икона его – власть гражданская, тело – церковная». Весьма показателен следующий духовный стих бегунов:

«Паспортъ у насъ града вышняго Ерусалима,
Убежали мы на волю от худого господина,
Отпустилъ насъ другой господинъ –
Богъ вышний единъ!
Где бы намъ не жить,
Только бы Господу служить!
Онъ насъ к себе призываетъ
И свои руки к намъ простирает,
И грехи наши не вспоминаетъ,
Но токмо целовать насъ желаетъ…

Мы же ни града, ни села не знаемъ,
Но к нерукотворному граду путешествовать желаемъ»

Хотя история бегунов-странников восходит к старообрядчеству — известно, что основавший в 1780-х годах бегунство беглый солдат Евфимий до этого долго общался со старцами филипповского и поморского согласий – ввиду их расположения на крайне левом идейном фланге раскола, бегунов также часто рассматривают в контексте русского религиозного сектантства. Так было и в платоновском романе «Чевенгур» – с героем по имени Луй, пророком страннического коммунизма.

Западные исследователи творчества Платонова, например, Ханс Гюнтер, поражались сходству описанных в «Чевенгуре» событий с революционным хилиазмом позднего Средневековья – с таборитской революцией XV века и великой анабаптистской революцией XVI столетия. Вскоре выяснилась связь и с не менее интересным феноменом русского религиозного сектантства – во всем его многообразии – сыгравшим важную роль в революционных событиях начала XX века. В России, остававшейся крестьянской и религиозной страной, хилиазм и эсхатология сектантов не могли не найти себя в революции, в ее политических и социальных практиках. В тоже время сама революция вряд ли была бы столь радикальной и, по-видимому, ограничилась бы выполнением лишь буржуазной программы, не будь за ней столь мощного хилиастического бэкграунда. Жорж Сорель называл это силой социального мифа. Карл Мангейм считал революционный хилиазм первой формой утопического сознания, однако не исчезающей и на высшей стадии коммунистического проекта.

Альтернативный Платоновский Фестиваль – это фестиваль outcasts, «прочих», тех, кто «соль земли» — радикальных коммунистов, религиозных сектантов, угнетенных империализмом народов и трудовых мигрантов из Средней Азии (народа «джан»).

Будем думать, как победить смерть. Ведь именно победа над смертью есть ключевая проблема утопии, как ее определил старик Адорно в дискуссии с Эрнстом Блохом

Не приглашаются: буржуа, менты, чиновники, журналисты, хипстеры с ай-педами и «художники актуальнейшие», по факту лижущие задницы власть имущим – не важно местным (здесь заводила Гельман) или их европейским «прогрессивным» (и даже «левым») братьям, своей проституцией и самозванством, своей жаждой известности и личного успеха, оскорбляющие идею творчества и поэзии, которая как учил Лотреамон «должна твориться всеми»…Лучше обычных проституток приведем, чем этих, считающих себя «креативными»… Тем более, что греха таить: сектантская богородица – Каспийская Невеста (да, да, та самая из «Рассказа о многих интересных вещах» молодого Платонова) — в прошлом 10 лет томилась в борделях Санкт-Петербурга… «Каспийская Невеста жила и слушала песню солнца и звезд и выговаривала ее невнятно, но чудодейственно…Через нее мы слушаем мир, через нее можно со всеми побрататься, быть заодно с солнцем и звездами… И не надо будет ни работы, ни злобы, ни борьбы. Будет везде, что видимо и невидимо, братство…Будет братство звезд, зверей, трав и человека…»

На сегодняшней стадии развития производительных сил художник как профессия и как карьера, особенно так называемый «современный художник», есть априорно капиталистическое дерьмо. Поэтому не надо рядиться в «левые» одежды, годные только для обмана европейских лохов и девочек метрополии (понимаем, что другого вам и не нужно, но все же от вас слишком много шума – нас с вами иногда путают). Смысл имеет лишь то, что делается не ради денег и не ради идиотской рекламы в СМИ. Настоящее – оно всегда по ту сторону успеха. Если экономика – то экономика дара. Экономика грантов здесь не прокатит.

М. Л.