Тем, кто хоть как-то интересовался русской литературой вообще и поэзией в частности, наверно, известно, что тот самый Сергей Есенин (был такой период у «забулдыги-подмастерья») писал похабные частушки на стенах Страстного монастыря. И почему-то никого не заинтересовал этот факт. Почему именно Страстной? Ведь и церквей, и монастырей в Москве куча! И конечно, всё знающая искусствоведческая сволочь «забыла» напомнить, что эта выходка Есенина имела, в общем-то, революционную предысторию. Из поэта постоянно хотели сделать антисоветчика, при этом никто не учитывал того, что Есенин-то, хоть ему и повезло жить в очень обеспеченной, по среднекрестьянским меркам, семье богатого деда-старообрядца, хорошо знал лютую нищету и горе общероссийского мужика. Комплекс вины за свою обеспеченную удачливость, точнее, за кулацко-мироедское происхождение, никогда его не оставлял. Нет, крестьянский бунт в Есенине ещё «допускали», но уж никак не революцию. Не виляйте, мерзавцы, он всегда был за революцию. Но он чуть опоздал по времени, войдя в поэзию, когда уже все политически определились.
Страстной монастырь занимал стратегическую позицию, учитывая его положение рядом с центром восстания — Пресней. Он как раз и стоял на пути из Пресни к центру. Пулемёты на главной колокольне Страстного простреливали весь район, просто заливая огнем улицы. Кроме трагизма ситуации, эта история вызвала большую волну злой иронии, и в частности поэтических эскапад, в ещё издававшихся (их закроют через пару дней) журналах. Например, в «Великой Москве» было напечатано следующее стихотворение Валерия Брюсова:
Досель безцветен и безлик
Среди святынь первопрестольной,
Ты разом вырос, стал велик,
Упёрся в небо колокольней.
О, верь! Историк мимо стен
Твоих пройдёт не без почтенья,
И ряд восторженных письмен
Внесёт потомству в удивленье.
Не за молитвы и посты
Он возгорит к тебе почётом —
За подвиг чудной красоты:
За колокольню с пулемётом.
Пулемётная батарея на колокольне Страстного (и, кстати, артиллерийская батарея на монастырском подворье, которая разносила в клочья рабочие районы, где подозревали скопление восставших) достала всех, даже и не сочувствовашие восставшим были возмущены; кроме злого омерзения попы уже никаких чувств ни у кого не вызывали. Издеваться над Страстным стало традицией. Этот монастырь сделался как бы символом самого самодержавия, где в концентрированном виде проявились сквозь занавесь слащавого и лицемерного казённого благообразия скрытая социальная жестокость и безчеловечность. Для подзабывших напомню, что в ходе событий 1905 года Россия впервые и открыто нарушила все общемировые принципы ведения боевых действий, изложенные в международных пактах, которые монархия в лице царя и ратифицировала. Когда запахло жареным, Николай II послал на фиг все Гааги и Женевы.
Кроме садистских казней представителей всех поколений и полов, пыток и изнасилований, каратели отличились тем, что в первую очередь стреляли по группам людей, где были носившие на одежде знак «Красного Креста». Кстати, в России «Красный Крест» опекала «высочайшая» покровительница Мария Фёдоровна.
Есенин всё-таки воспитывался дедом-старообрядцем, то есть древним оппозиционером, и, попав в богемную среду, в очередной кабацко-антимонархический период вспомнил, что в своё время не успел по возрасту подключиться к общей кампании…
По сути, колокольня Страстного и другие пулемётные колокольни решили судьбу восстания. Нужна была хоть одна пушка, что- бы сбить эти всё видящие и всё уничтожающие машины смерти. И всё, конец карателям. Революционные события стали бы очень динамично разворачиваться, втягивая массы народа, уже готового к сопротивлению. Москва была ориентиром для всей России, и неизвестно, как бы повернулись события, если бы революционная Москва продолжала побеждать на улицах, а это вполне реально, так как на ровной плоскости и в условиях переулков и проходных дворов все были бы на равных. И это в тактико-техническом смысле. Ведь если учесть огромнейший количественный перевес революционного миллиона над кучкой служивых убийц, то в Москве могло бы спокойно сформироваться республиканское правительство со всеми вытекающими результатами. Но пулемёты не давали хоть где-нибудь накопить и перебросить вооружённые силы. И если в улично-дворовой перестрелке наганы, браунинги и дробовики вполне конкурентны длинным и неповоротливым пехотным винтарям, то против станковых пулемётов, бьющих с закрытой позиции по гипотенузе на большое расстояние, годились, кроме пушки, в лучшем случае только снайперские винтовки — в тот период сверхредкость даже в армиях Англии и Франции. И не будь этих пулемётных колоколен, мы бы жили в стране с другой историей… И наивно думать, будто один полк семёновских садистов с ротой казачья справился бы с Москвой…
Сборник «Текущий момент». Издание 1906 года: «В декабрьские дни 1905 года московское духовенство делало своё обычное дело обмана народных масс, как будто ничего не происходило. Духовенство не протестовало, когда на колокольне церкви, что на Кудринской площади, правительственные войска поставили пулемёты и стреляли в население Красной Пресни. 10 декабря вечером во всех церквах звонили ко всенощной, и колокольный звон шёл под аккомпанемент пушечной и пулемётной пальбы. Этот своеобразный союз православия с самодержавием производил впечатление чего-то безконечно поганого, омерзительного».
Сборник «Декабрь 1905 года на Пресне»: «13-го, во вторник, Пресня подверглась бомбардировке со стороны Кудринской и от Ваганьковского кладбища; сверх того, ружейный и пулемётный обстрел вёлся с пожарной каланчи и с колокольни соседней с участком церкви».
«Из воспоминаний работницы Зверевой известно также, что поп Евгений из церкви Николы вблизи Прохоровской мануфактуры даже лично принимал участие в расстрелах рабочих с колокольни…»
Рабочий В. Костицин: «Выходить из домов было почти невозможно, каждого идущего спрашивали драгуны или семёновцы: «У тебя крест есть?» Если был, отпускали, а если такового не оказывалось — расстреливали».
Купцов А.Г.