Разумеется, бедность антуража здесь не столько скупость бюджета, сколько отсылка к авангардным экспериментам середины прошлого века, где «бедный театр» – был одним из мощных движений, настаивая на том, что коврик и актёр – практически достаточны для театра… Дальнейшее зависит от ценностей зрителей и возможности алхимического процесса взаимодействия со спектаклем. В чём его цели? В катарсисе? В переходе в «новую веру», попадании в «новый клуб», в «катакомбы», в «андеграунд»? В «идеологической проработке»? В знакомстве с острым и новым художественным мiром? Здесь мнения всегда разнятся. Кто-то уходит с таких спектаклей, хлопнув дверью, и наступив на ноги соседям, кто-то считает подобные экзерсисы чуть ли не единственно настоящими, а не стоящими по рыночным ценам.
Для режиссёра прекрасное знание текстов мiровой культуры позволяет довольно свободно не только общаться на любые темы, но и выстраивать многоуровневую игру со зрителям, контекстами, идеями…
Понимание границ любительского и профессионального – одна из интриг для утончённого зрителя. Любой человек, который чуть-чуть погрузился в тему, понимает, что «профессиональное» – это не всегда «хорошо». И наоборот.
И, возможно, поиск нового единства идеологии, этики, эстетики и просто глубоко народного мракобесия – это важное для создателей направление мысли. Постмодернистский перформанс, поиски нового титанизма, новой педагогики, антропологии и даже метафизики? Возможно ли это? Где границы между тем, что заявлено, и тем, что осуществляется? Только ради этого стоит смотреть такие работы.
В самом деле – как показать сложность и противоречивость внутреннего мiра «подпольного человека»? Какие бури в стаканах воды бушуют внутри человека из-за угла? Как они переходят в социальные? Как показать звучащие далеко не всегда линейно внутренние полифонические диалоги?
В России, кажется, даже если ничего не делать, то всё постепенно превращается в какую-то запутанную мiровую проблему. Загадку, которую завернули в тайну. Разговоры о спасении души. Или хотя бы человечества. Иногда кажется, что вообще ничего не надо снимать – можно просто смотреть на жизнь, и она будет более чем достаточным в своём трагизме «произведением искусства». Тут вам и костюмы, и декорации. Но как быть художнику, который рискует высказываться в наши дни?