Неделю назад Андрей ПЛАТОНОВ позвонил ко мне по телефону и высказал желание повидаться. Был уже поздний вечер. Вначале речь его была бессвязной; тяжёлое впечатление производил надрыв, с которым ПЛАТОНОВ рассказывал о себе, о своей семейной жизни, о своих неудачах в литературе. Во всём этом было что-то патологическое. Мысль его всё время возвращалась к смерти сына, потери которого он не может забыть. О своей болезни – ПЛАТОНОВ недавно заболел туберкулёзом в тяжёлой форме – он говорит как о «благосклонности судьбы, которая хочет сократить сроки его жизни».
Д О Н Е С Е Н И Е
3-й ОТДЕЛ 2-го УПРАВЛЕНИЯ НКГБ СССР
5 апреля 1945 г.
Жизнь он воспринимает как страдание, как бесплодную борьбу с человеческой грубостью и гонение на свободную мысль. Эти жалобы чередуются у него с повышенной самооценкой, с презрительной оценкой всех его литературных собратий.
«За что вы все меня преследуете? – восклицал ПЛАТОНОВ, – вы, вы все? Товарищи – я знаю, преследуют из зависти. Редакторы – из трусости. Их корчит от испуга, когда я показываю истинную русскую душу, не препарированную всеми этими азбуками коммунизма. А ЦК за что меня преследует? А Политбюро? Вот, нашли себе врага в лице писателя Платонова! Тоже – какой страшный враг, пишет о страдании человека, о глубине его души. Будто так уж это страшно, что Платонова нужно травить в газетах, запрещать и снимать его рассказы, обрекать его на молчание и на недоедание? Несправедливо это и подло. Тоже это ваше Политбюро! Роботы ему нужны, а не живые люди, роботы, которые и говорят, и движутся при помощи электричества. И думают при помощи электричества. Политбюро нажмёт кнопочку, и все сто восемьдесят миллионов роботов враз заговорят, как секретари райкомов. Нажмут кнопочку – и все пятьсот, или сколько там их есть, писателей враз запишут, как горбатовы».
Он вдруг закричал: «Не буду холопом! Не хочу быть холопом!» Он стал говорить о том, что чувствует себя гражданином мира, чуждым расовых предрассудков, и в этом смысле верным последователем советской власти. Но советская власть ошибается, держа курс на затемнение человеческого разума. «Рассудочная и догматическая доктрина марксизма, как она у нас насаждается, равносильна внедрению невежества и убийству пытливой мысли.
Всё это ведёт к военной мощи государства, подобно тому, как однообразная и нерассуждающая дисциплина армии ведёт к её боеспособности. Но что хорошо для армии, то нехорошо для государства. Если государство будет состоять только из одних солдат, мыслящих по уставу, то несмотря на свою военную мощь, оно будет реакционным государством и пойдёт не вперёд, а назад. Уставная литература, которую у нас насаждают, помогает шагистике, но убивает душевную жизнь. Если николаевская Россия была жандармом Европы, то СССР становится красным жандармом Европы. Как свидетельствует история, все военные империи, несмотря на их могущество, рассыпались в прах.
Наша революция начинала, как светлая идея человечества, а кончает, как военное государство. И то, что раньше было душой движения, теперь выродилось в лицемерие или в подстановку понятий: свободой у нас называют принуждение, а демократизмом диктатуру назначенцев».
Эту, не лишённую известной стройности «концепцию» ПЛАТОНОВ не захотел развить дальше. ПЛАТОНОВ стал говорить о том, что он «разбросал всех своих друзей» потому, что убедился, что люди живут сейчас не по внутреннему закону свободы, а по внешнему предначертанию и все они сукины дети.
Здесь последовало перечисление ряда писателей и огульное осуждение их морального поведения. Исключение составил только Василий ГРОССМАН, которого ПЛАТОНОВ ставит высоко и как скромного человека, и как честного писателя. «Даже критика его хвалит, а вот Политбюро не жалует, не замечает, даже кости ему не бросило ни разу со своего барского стола». Я спросил его, как он относится к А. Яковлеву. Платонов махнул рукой и сказал: «А разве есть такой писатель? По-моему, это не писатель, а только член Союза».
Верно: Старший оперативный уполномоченный отделения 3-го отдела 2-го управления НКГБ
(Ф. К 1 ос. Оп. 11. Д. 52. Л. 84-85. Копия. Машинопись)
Центральный архив ФСБ России