Натянутый между двумя городами оккультный мост соединил двух авторов в один текст. Эксперимент длился полгода. Одновременно, пастор секты Андреас Часовски и Принцесса Игил проводили хаотические ритуалы, в ходе которых разрозненные отрывки, явившиеся им из опыта, сливались в единый текст. Ничто из этого текста не является авторским — и название, и сюжет явились в ходе ритуала. Что с этим делать — непонятно. Скорее всего, — ничего.
— Кто напечатан на этой фотографии? Надя Пилат? Или Святослав Пилат? Или кто-то Пилат? — Раб Нечеловеческий Константин расставил длинные пальцы по краям фотоальбома. — Новопреставленный Евгений Пилат! Не упокоился ровно 40 дней назад. Ведь знаешь что? Мне до сих пор записки приходят, его рукой писанные: все гадкие какие-то вирши. Последняя такая была датирована тремя днями назад.
«возьмите у злачника пяток смолы, кожаных ремешков штук восемь, куриных конечностей (сколько есть), деготь и рис, только рис не в коробках, а в маленьких мешочках по триста грамм. Все это можно обменять в нашем аббатстве на зад нашей идикторши, либо на пару-тройку воспитанниц, смотря что мсье по вкусу и здравию. Пилат»
Пятно в комнате, казалось, чуть заинтересовалось содержанием записки.
— Таких зубоскалов лучше всего поближе к себе держать. Например, в засахаренном меду, что в прошлом году мы у пасечника крали. Полезай за шиворот — идем в гости к Пилату; и не забудь сухариков из чугунка Серафима прихватить. Прыг-скок – и друг Константина уютно свернулся на его изрытой оспинами грудине.
Тяжелый дух распаренного мешка размещался над пуповиной Константина, жгло мясо на ребрах, парило сердечную мышцу. Прильнет, бывало, девка какая, положит голову на грудь — чуть мозги к утру у бедняги не преют. Зловонство свое Раб Нечеловеческий оправдывал тайной рождения своего, будто питался он в утробе матери не через пуповину, а ртом и носом жижу питательную глотал, водами родильными насыщал брюшко, в них же и испражнялся. Так эти воды внутри него и оставались до сей поры.
Около полудня статуя Святого Доминика выносится из церкви и выставляется на площади, где змееловы забрасывают ее змеями и другими пресмыкающимися.
Путь их пролегал через запущенный двор с электрической будкой, где среди тополей Константин заприметил неожиданное множество людей. Рядом с будкой – высокий настил и на нем нечто, похожее на кучу гниющей ветоши. Проходя мимо настила, мешок на груди Константина рассерженно завертелся юлой, требуя немедленного освобождения из своей зловонной темницы.
— Да чтоб меня черти драли! Этот мертвый клошар ограбил меня ровно две единицы ночи назад!
И правда – гниющая ветошь немедленно очертилась в человечье подобие. Обыскать клошара на предмет краденных вещей им не удалось по причине спешки. Да и вообще – то был человек святого жития, грабивший нищих и спящих на улице, и чрез это принявший мученическую кончину.
Подобно Заратустре, живой ухватил мертвого и поволок его на суд к Пилату. По тому же сценарию и была вся эта компания принята.
— Ты! Ты и твой мертвый друг! Ты, мертвяк и бес на твоей груди! Мне плевать на все, что вы затеяли. Здесь вы получите кров, жратву и поучаствуете в мессе. Все остальное меня не касается.
Мешки с углем и с чем-то еще живым, клоповные гнезда на палке, гнилой орех, веники разных сортов, сквозь бревна — слабый свет, скорее, это тьма светилась от своего плотного сгущения.
Константин уселся в угодливо предоставленный ему чан с капустой, рядом с ним расположился мертвый клошар — бесстыдно смердя и насмешливо щерясь в потолок. Бес Константина юлой вошел ему под ребро, проделал кротовую нору в мешанине внутренностей и высунул свою скорченную черную мордочку из его левого плеча.
— Дамы, мертвецы и господа! Узрите таинство пресуществления из мертвого в мертвое!
Несколько издохших крыс упали из темноты потолка, потом подскочили и принялись истерично дергаться и подпрыгивать. Константин заметил, что от каждой крысы вверх вело несколько нитей, коими и достигалось подобие жизни.
Слова лениво — будто слизни — выползали из глотки живого и расползались по стенам, заполняя собой весь этот жизнь-поддерживающий пузырь. Крысы оказались не крысами, а разрослись и предстали праведниками, насильно выдергиваемые Божьей рукой из земного упокоения. Праведниками, святыми и пресвятыми. Сцена мрачного воскресенья, представленная в каменном мешке, являла собой сумасшедший калейдоскоп фантазий Иоанна, изложенная им в одном из своих Апокалипсисов. Огнеголовый Дракон, несущий блудницу, сапфировые города с посаженными на колья головами и торжество некоего высшего бес-порядка, превзошедшего самые невероятные галактические размеры. Блудница подмигивала ему единственным глазом, бесстыдно торчавшим между ног, дракон пускал пламя из всех своих дыр, а по углам темницы заколосился черный хлебный росток.
Константин не останавливался, — он говорил, плевался, читал нараспев на непонятных языках и дальних наречиях, бросался в верлибр, в бабское шушуканье, сжимал зубы, но слова грозились выбить их, и он вновь открывал пасть.
— За Бога, Боба, неприкрытую плащаницу, свободную Еву, раскрытое чрево, древнюю задницу, огнеголовую похотливую суку, ведьмину руку, угм.. уку..урл ур… — булькало, но не желало молчать.Уже лопнули глаза беса и сгнил и разложился его мертвый друг, как среди черных колосьев появился некто Пилат в огненно-красном плаще, увенчанный римским венком.
— Введите громовую Деву!
Ввели. Уложили. Вылили на нее святых елеев. Пилат перекрестил Звездой. Закорчились, заверещали свиньями праведники, поползли к деве, разорвали розовое тело птичьими своими пальцами. Жадно впивались в плоть – и давились, блевали, гадили, швырялись на землю, и катались по ней, зачиная свою вторую окончательную смерть. Подхватили под руки Константина, расперли ему ноги и рот и запихали ему в глотку и иные отверстия кусками вырванной печени девы.
Схватки скрутили пресвятых — и на свет из их кишок выходили разные предметы: калечные обрубки, трехглавые куры, а иной раз и неодушевленные предметы, которые тут же расползались.
Пилат же временем тем разбухал и стремительно разрастался. Вот уже выше церкви он, выше осины висельника Иуды. Протрубил седьмой ангел – и все затихли, и Пилат покрылся глиняной коркой, пустил по коже трещины, окостенел. Попрятались угодники божии, исчезли в щелях, просочились в землю. Стихло все, упокоилось.
Константин, пошатываясь, отплевываясь, подошел к исполинскому телу, раздвигая на пути своем черную рожь. Обглоданной костью пожранной громовой девы прицелился, размахнулся и ударил что есть сил. Тут и разбился Пилат. И вышла из брюха его Матерь Б.
-
(Интересы: Крито- Микенская мать, литература для двоих)
- Андреас Часовски и Принцесса Игил
