О нём надо говорить именно так, сделав большую, торжественную паузу между словами. Без долженствующих эпитетов «пророк», «гений», «революционер» — самоубийца этого не любил. Сам Дебор называл себя стратегом и провёл закрытую, неточную жизнь, что до сих пор частично спасает автора от капитализации Спектаклем.
Поэтому и говорить мы будем не столько о биографии Дебора, а о его простой, как кирпич, идее: «Все, что раньше переживалось непосредственно, теперь отстраняется в представление». Дебор назвал это Спектаклем. Впервые работа «Общество спектакля» вышла в 1967-ом, но всего через год стала самой востребованной книжкой восставших парижских студентов. Гораздо позднее Дебор написал: «При чтении этой книги необходимо иметь в виду, что она была написана с сознательным намерением нанести ущерб обществу спектакля. В ней ничего не было преувеличено».
Спектакль – это самостоятельное движение неживого. Это такая степень развития капитала, при которой он начинает отчуждать у людей не просто плоды их производства, а досуг. Когда помимо физических благ (автомобили, деньги и т.п.) система начинает накапливать их образы, это приводит к тому, что культурный код становится товаром. Человек начинает потреблять не продукты, но Danon, не автомобили, но Reno, а также бренды, имиджи, фетиши, представляемое, ненужное, навязанное. Общество, где социальные отношения обусловлены тотальной куплей-продажей образов и называется Спектаклем.
Спектакль достигается с помощью системы образов, обладающих собственной, независящей от человека силой и распространяющихся не просто с помощью телевизора, радио, газет, рекламы, а благодаря самому характеру господствующего производства. Элементы Спектакля были и раньше, также, как до ХХ века существовали в человеческой истории очаги общества потребления (мода римских патрициев, двор Людовика XVI), но никогда иллюзия не достигала планетарных масштабов. Она была фрагментированной, проявлялась спорадически, тогда как благодаря техническому прогрессу Спектакль приобрел своё главное качество – всеобщность. Он не оставил альтернативы. Всё, даже этот текст, даже взорвавшаяся в метро бомба отныне являются его частью, которая уже на том основании принадлежит Спектаклю, что борется с ним.
Но этого мало. Может сложиться превратное впечатление, что Спектакль – это некий голливудский супер-злодей, персонифицированный и узнаваемый, который хоть и обладает бесконечным могуществом, но его можно победить. Нет, нет! Это было бы слишком легко! Если есть супер-злодей, то должен быть и happy end, но его никогда не будет, потому что на экране уже пошли титры. Вот что сразу подчёрнул Дебор: «Спектакль нельзя понимать ни как злоупотребление неким миром визуальности, ни как продукт массированного распространения образов». Спектакль – это не чья-то злая воля или заговор, а мировоззрение, ставшее материальным. Это отношение людей по поводу вещей, в ходе которых люди не только приобретают качества говяжьего мяса или табуретки из IKEA, но и сам акт обмена становится элементом зрелища.
Спектакль – это уже осуществлённый выбор. Его точного определения не существует и здесь культурные революционеры, деконструирующие язык капитализма, оставили потомкам место для творчества. Можно определять Спектакль как угодно. Спектакль – это власть лжеца, не верящего в свой обман. Спектакль – это стёб, ставший мировой валютой. Спектакль – это твой батя, который запрещает ходить на митинги. И митинги, эти ебучие митинги – это тоже Спектакль. Ха-ха, довольны!? Поморщились от рваного, нестандартного текста, скачущего от академизма к мату? Это тоже придумал Ги Дебор. Но обо всём по порядку.
В начале 50-хх целый ряд молодых и бесшабашных европейцев пришли к описанным выше, но пока ещё не артикулированным выводам. Они состояли в движении леттристов, основанном прекрасным румыном Исидором Изу. Радикалы недолго довольствовались культурными экспериментами с буквами и фонетикой, и в 1952-ом молодой Дебор врывается на конференцию Чарли Чаплина и громко обвиняет того…. в фашизме! Назвать Чаплина фашистом, каково, а? Усатый котелочек ждал обвинений в бесталанности, фальши, притворстве, богатстве, наконец, можно было назвать актёра конченным уродом. Это имеет определённые основания! Почему нет!? Вы только посмотрите на него! Но назвать фашистом Чаплина, ярого противника III Рейха, высмеявшего Диктатора, — это как нанести удар ногой в боксёрском поединке. Чего-чего, но этого никто не ждал! Абсурд! Нелепость! Все раскрыли рты и задумались! В этом и заключалась тактика будущих ситуационистов. Они решили моделировать такие культурные ситуации, которые бы не смог просчитать Спектакль.
Основой Спектакля является симуляция, т.е. опосредованные стереотипы, принимаемые человеком за норму. Кстати, Жан Бодрийяр, придумавший симулякры, вдохновлялся как раз Дебором, только писал совсем уж непонятно и заумно. Противостоят симуляциям ситуации, т.е. искусственно и намеренно сконструированные поступки, которые бы показывали нелепость существующих социальных отношений, взрывались бы так ярко, что высвечивали абсолютную ложь «недоброй доброты». Ситуация – это теракт, стих, даже покупка помидор, водное поло, главное, чтобы она проходила ради подлинных чувств, а не по навязанным рекламой клише. Скажем, если вы с приятелем решили ограбить ювелирную лавку, а потом переплавить золото в грузила для удочек – это ситуационизм. А если забарыжить драгоценности – обыкновенный бандитизм. Вообще идейные разбойники, а не хлипкие студенты, являются сегодня самыми последовательными ситуационистами. Хочу граблю, а хочу нет. А хочу – конфеты ем. Хорошо! Концепция, в общем-то, достаточно простая, но сыгравшая с молодыми ситуационистами злую шутку.
>Май 1968-го, знаменитые парижские волнения, прошли фактически под знаком ситуационизма. «Под булыжниками — пляж», «Запрещается запрещать», «Будьте реалистами – требуйте невозможного»… Дебор на баррикадах, один из немногих, кто выступает за радикализацию протеста. Что удивительно, но ему знакомо оппонируют говноеды: всё эти беспорядки нужны США, чтобы сместить неугодного им Де Голля. Знакомо, не правда ли? Опубликованные сегодня документы доказывают, что говноеды были правы. Впрочем, они почти всегда правы, так уж устроен мир. Но дело не в этом. Когда ситуационисты завладели умами молодёжи, то тут же растерялись. Что же с этим, собственно, делать? Одно дело издавать журнальчики для подпольного авангарда, получать за столкновения с полицией пару недель ареста, устраивать художественные акции, но дальше… дальше по идее нужно было воевать и погибать, к чему оказались готовы единицы. А кто захочет погибать за химерическую идею о разрушении власти сна? Скажи кому – рассмеётся. Рабочим нужна прибавка к зарплате в пятьдесят сантимов, а не революция. Как тут быть революционерам?
Впрочем, когда говорят «революционер», то обычно добавляют «пламенный». О, какая мерзость! В революции романтиками позволено быть лишь пехоте, безвестно гибнущей в окопах и подворотнях. Изо рта настоящего революционера воняет, но не потому что он не чистит зубы, а потому что после завтрака целовался с бонзой, против которого ночью точил кинжал. До поры до времени революционер очень ласков с демоном, который его кормит. Ласков, пока достаточно заматерев, не наносит хозяину смертельный удар. Так и Дебор дружил с левым миллионером Жераром Лебовичи. Он, например, купил в Латинском квартале Парижа кинотеатр, где стал круглосуточно крутить странные фильмы Дебора. Ги ведь прежде всего режиссёр, а потом всё остальное. Вскоре Жерара Лебовичи хлопнули в собственном автомобиле. То, что четыре выстрела были произведены с заднего сидения, скорей всего говорит о том, что продюсер знал своего убийцу. Тот оказался не без юморка — аккуратно поставил одну гильзу на приборную панель. Убийство не раскрыто до сих пор.
Об истории левой мысли, поручкавшейся с капиталом, Дебор и пишет в части «Общества спектакля». Самая скучная, неинтересная часть книги, которая была актуальна для двухполярного мира, но теперь, когда «Коммунизм» – это музыкальная группа… теперь-то кому до этого есть дело? Разве что кучке сумасшедших доктринёров. Зато важны ситуационисты Флоранс Рэй и Одри Мопен, немножко посражавшихся со свиньями. Или скинхед Артур Рыно, который смоделировал чистую ситуацию, заявив перед вынесением приговора: «Я буду краток! Я убивал за Веру, Царя и Отечество! У меня всё». 
Вот и ситуацинизм – всё.
В последнее время Дебор неизбежно стал популярен, соответственно, включился в спекулятивную коммуникацию, которая превратила его в комиксы, картинки и даже мемы. Но это уже не ситуационистский комикс «Возвращение колонны Дуррути», а смешочек, цель которого насладиться зрелищем, которое тем слаще для искушённого потребителя, чем больше неизвестно массе. Интеллектуалы ревностно оберегают знание о Деборе, которое давно перестало быть радикальным и подпольным, как гениальный фильм, зачем-то засвеченный в кинотеатре.
Лучшее, что здесь можно сделать – это застрелиться. И тем более нужно раз и навсегда оставить в покое Ги Дебора. Стратег, как бы сознательно он не спивался, всё-таки проиграл. Его показали по телевизору.