Приходит человек в ресторан «Две палочки», заказывает кофейный коктейль какой-нибудь, например, а ему бонусом к напитку еще и журнал несут. Читает человек журнал и морщится. Сегодня он ужинает в ресторане, а завтра участвует в заговоре, идет на встречу с подпольем.
Интервью с Андреасом Часовски — ветераном семиотического подполья (опубликовано в журнале DAR#2):
— Какой анархизм тебе ближе?
— Мое восприятие анархии колеблется в пространстве онтологического анархизма. Здесь и фигура Анарха, как она описана у Эрнста Юнгера («Анарх -это не партнер монарха, но его антипод, человек, которого обладателю власти не удается поставить в рамки, хоть он для него и опасен»), и фигура императора-анархиста Гелиогабала, чей разум был выжжен Солнцем, здесь же и русский монах-расстрига, готовящий, заранее обреченное на провал покушение на городового. Здесь нет места для «хиппстерского» понимания анархии — этакой добренькой и модненькой тусовочки, спасающей тараканов от вымирания и бомжей от недоедания. Боб Блэк призывал различать «анархию» и «анархизм» — трансгрессивные практики и страсть к веганским кафе, велосипедным дорожкам и твитам за строительство какого-нибудь парка.
— Если рассматривать более приземленные понятия — частную собственность, например, — какое у тебя к этому отношение?
— А какое может быть отношение у гностика к творению Демиурга? Мир материи — это бархатная тюрьма, наручники со стразами, мешающие подняться над «слишком человеческим». Вот, кстати, те «левые активисты», которые противопоставляют материальному миру «левацкую» идеологию или собственную субкультуру, со временем сами довольно удачно вписываются в существующее положение вещей. Сколько автомобилей нужно сжечь такому активисту, чтоб появилось желание приобрести машину? Сколько «лайков» нужно поставить под фотографией с часами Патриарха, чтоб потом более дешевые, но все же не самые нищебродские часики заблестели на худенькой ручонке? Но не стоит излишне демонизировать частную собственность, в конце концов — это всего лишь пепел, участвующий в нулевом обмене между нами. Игра на пепелище! — очень простые правила отдыхающих онтологических партизан.
— В статье «Уничтожить Левиафана», ты довольно критично высказываешься не только о власти, но и об оппозиционерах, в том числе о Навальном…
— Навальный -искренен, а власть — нет. Это очевидно. Другой момент, кто такой Навальный и чьи интересы он представляет — интересы детей, чьи папы состоят в «Единой России». Для молодой буржуазии действующий президент — просто неэффективный, заворовавшийся менеджер, «новые перспективные» считают, что бизнес должен вестись по каким-то другим правилам. Стоит ли хорошему человеку поддерживать Навального? Думаю, что — да. Нужно было оказаться на Болотной чтоб обнаружить себя в многоголосии — «левые» и «правые» радикалы впервые оказались в одном пространстве, настоящем политическом пространстве, открытом для обсуждения альтернатив. Вот в Госдуме ничего «политического» уже давно нет, а на Болотной было!
В противостоянии между Властью с кем угодно, — геями, политическими радикалами, ворами, — хороший, искренний человек никогда не окажется на стороне Власти.
— Возможно ли преодолеть власть человека над человеком?
— Возможно. Но возможно ли преодолеть власть не-человека над человеком или «слишком человека» над человеком?
Благодаря иерархии отношений возникла идея Высшего Существа. Средний человек привык к той модели, что над ним есть начальник, над тем начальником еще один начальник и так далее, потому вплне логично он приходит к выводу, что существует начальник начальников, «живущий на небесах». Тем, кто достиг уровня суверена понятно, что нет никакого Высшего Существа, а если он и есть, то только по их воле. То, что бога нет очень хорошо знает любой президент, глава церкви и олигарх. Именно эти люди уткнулись головами в небо и застыли колоссами, имея силу в себе вынести эту пустоту. Это очень сильные люди, — нести такое знание очень тяжело. И именно это знание дает им власть над всеми остальными людьми. Потому вопрос о возможности устранения всяческой эксплуатации упирается в проблему: хватит ли сил угнетенному классу вынести пустоту Вселенной?
— С какой стороны тебя интересуют религия, обряды?
— Круг единомышленников, объединившийся в 2007-м в церковь «Краденый Хлебъ» действительно проводил опыты с сакральным, исследуя обрядовую часть религиозного спектакля, мы играли смыслами, доводили себя до религиозного экстаза в опыте отсутствия Бога. Создав экспериментальную лабораторию, где религия подается без Высшего Существа, я и мои коллеги создали ряд текстов, задокументировали наши трансгрессивные прорывы. Все это ждет своих исследователей.
Был у меня очень интересный опыт: мы погружали икону богоматери в банку с медом, и потом этот мед пытались есть. Казалось бы, все очень просто. Ели мы это с осиновой палочки, и больше двух палочек я съесть не смог — это был мой предел. Или, к примеру, во время одного из первых опытов мы добавляли в купель возбуждающие вещества, феромоны.
— То есть вы экспериментируете с различными вариациями богохульства в том числе?
— Мне думается, что некоторые наши практики для людей непосвященных действительно показались бы богохульством. Россия провалилась в дикое средневековье, сейчас даже чтение книг может оскорбить некоторых. Современный россиянин совмещает в себе деревенское язычество и TV-ньюэйдж, его уровень компетентности позволяет ему оскорбляться даже от вполне канонических церковных практик. Вот некоторые воцерковленные люди нас даже поддерживали. И до сих пор со многими общаюсь и без неприятного послевкусия.
— И с афродизиаками в купели?
— Нет, в этом не поддержали (смеется). Ну, это глубокий личный опыт, о котором нет смысла распространяться.
Тексты
— Твои рассказы насыщены диалогами, при этом ты часто как будто избегаешь описаний, — нарочно?
— Да, я стараюсь избегать этого. Мне более интересен тот полилог, который у меня внутри, в кишках сидит. Все эти персонажи, которые между собой общаются, для меня решены. Поэтому меня совершенно не интересует, как они выглядят и где они находятся. Куда больше меня интересует преступление слова: где слово находит последний свой предел? Где дальше слова уже ничего нет?.. Я бросил писать, — когда ознакомился с творчеством Мориса Бланшо. Вот он довел слово до предела — после него писать не хочется. Нокаут от Бланшо проходил очень тяжело. И до конца еще не излечен.
— Похоже, что романтические переживания и прочая лирика тебя совсем не интересуют?
— Сейчас уже нет. До двадцати лет — да, было — как и все, писал стихи. Один мой знакомый скинхэд по этому поводу так говорит: если ты в 18 лет не писал стихи, значит ты полная мразь (смеется). Я считаю, что все эти половые страдания должны исчезнуть у зрелого писателя, на задний план отойти.
— Ты все-таки считаешь себя писателем?
— Нет, я скорее экспериментатор. Потому что в разные сферы вторгаюсь. Я пользуюсь словом, но я не писатель.
— А издать чего-нибудь планируешь?
— Да, набираю материл для нескольких сборников. Первый будет называться «Демонология для детей» — это символический мир, попытка создать и навязать читателю собственную символику, рожденную во время занятий магией Хаоса. На ней будет стоять возрастная категория «24+», потому что я считаю, что до 24 лет — это ранний возраст. А вторая будет о полиции — там и мистика, и порнография, и плохие детективные истории.
