К.Ч.: На ваших страницах в соцсетях, на вашем сайте, телеграмм-канале и на форзацах книг вашего издательства вас часто упоминают в качестве духовного отца и пастора. Резонный вопрос: был ли человек, который рукоположил и благословил вас на пасторство?
Ф.К.: От вопроса ухожу в несколько странных историй о происхождении тупого визга. Итак, среди предпринимателей, банковских клерков, всеразличных духовных отцов и прочих безличных слуг анонимного капитала бытует мнение, что ко всякому Настоящему вопросу нужно подходить со стороны Истины, и только тем, кто немножечко обретает лицо, находясь «за углом» и мордой в три четверти к телевизору, ясно, что к вопросу нужно подходить со взведённой гранатой. Положение связывает, накапливает смыслы, начинает тревожить уже во мраке, в котором расцветают нефтяные цветы мака. Кое-кто стал повизгивать уже на той стадии, когда углеводороды вдарили чуть выше локтевых суставов, так сказать, вдарили по рукам. «По рукам!» – заорали финансисты и позаключали контракты, в которых ни слова нельзя было разобрать большинству, т. к. среди большинства не удалось найти ни одного специалиста по «мелкому шрифту», в котором, как обычно, прячется бес разорения.
Наша повесть имеет свои началом некую вспышку самодозволенности, трепет на языке молнии, гнусную язву в животе большого города. В подземном Храме, один майор, вывернувшись наизнанку (всем известно, что полковники уже не имеют такой способности), как молочный поросёнок, провизжал начало большой операции. Подключили пеленгаторы и передали нужным людям команды. В момент всё перестало работать. До самых верхних эшелонов власти! Благодатный огонь снизошёл уже на процессоры, аккуратно расставленные вокруг Самого Большого Здания в Городе. Тут Великолепный Господин Судья произнёс свою речь, от которой мы пришли в бешеный восторг. Мгновенно окрестили и рукоположили. Обряд — это не эстетизация чужого опыта, это телесный ужас, всякий раз переживаемый, будто бы в первый раз. Особенность этого обряда была в значительной связи тела и земли, картографически (и иконографически) являя собой Столб Ужаса.
В.В.: Вызывают интерес цитаты из трудов экономистов и политологов на вашей странице. «Школа социологии» была мистическим проектом, но в личном общении с её участниками я встречал объяснения вещей «фифти-фифти» — половину мистических, половину научных. Сейчас возросла доля научных объяснений. Правильно ли я заметил рост сциентизма и с чем это связано?
Ф.К.: Дьявол обосрался, а паства нашла себе удовольствие копаться в научных монографиях, — кого тут можно упрекнуть? Возможность говорить о тайниках души на языке политэкономии, математики и геологии — что это, как не Песнь Тьмы, которую не расслышит ни участковый, ни бармен, ни шустрый студент? Впрочем, шустрый студент, может и расслышит… чуждость нашего истока, запретный цветник, где садовником служит Алан Кулий, а нечеловеческие фигуры за деревьями — фаллические кошмары господина Ильинова побуждают мыслить иное, выбирая язык, чуждый обыденности, где сигила — это таблица и график, а нефть — это кровь. Магия идёт в ногу со временем, отбрасывая свои сельскохозяйственные формы и преобразовываясь в магию космоса, урбанистики, нефтяных котировок, магию рисков и неслучайную одержимость космическим трауром.
К.Ч.: Откуда есть и пошла тоталитарная секта «Краденый хлебъ»?
Ф.К.: Концлагерь Филиппе, избирательный округ №8, разрозненные партизанские отряды Чевенгура и полевые командиры составили скелет/конструкцию секты. Город своей белковой частью вошёл в контакт с партизанским биоматериалом, что давало право на насилие по отношению к любой не/органике. На всякий случай, сразу разбили несколько витрин. Избыточность материи в мире всегда дразнила, — приняли соответствующие меры, назначили виновных и вынесли приговоры. Далее оставалось только выполнять соответствующие инструкции, как будто ничто не имело место, а хаос никогда не умирал.
Большой вехой и поворотным моментом секты стало погребение инженеров в районе посёлка Шилово, бюрократы из правительства и силовых структур попытались объяснить всё анархией, молодостью и гормонами, но вывернутый наизнанку майор, как оказалось, перед обрядом сделал татуировку: «Марсианин — это я!». Несчастный сукин сын потребовал захоронить себя сразу в нескольких местах, и с мешками майорской требухи мы насались по городским окраинам, стараясь никому не попасться на глаза, пока не наткнулись на тех самых инженеров, которых пришлось захоронить, перезахоронить и снова захоронить. Это постоянное круговращение перезахоронений и определило деятельность секты, как структуры похоронных услуг и бесконечных поминок. Было принято решение не останавливаться. Канцелярия записывала все ходы, а пасторы крутились как могли.
В.В.: Как возникла идея партии «Последняя Россия» и можно ли сопоставить её избирательную кампанию с деятельностью Пейпердемона?
Ф.К.: Общественные запросы на сакральное-политическое, географическое расширение нашего влияния поставило на повестку дня следующее: структура секты не годится для координации по стране, тайное вошло в противоречие с общественным, а новые люди в аппарате Его Святейшества требуют более чётких, почти машинных указаний. «Нулевые» закончились, с треском прорвав картон закулисья и, несмотря на кажущееся «иных не пускать», возникла прореха, куда и влезли активисты движения, ранее никоим образом не связанные с «КХъ». Политики стало больше, чем оккультизма. Издали несколько декретов и отправили в Канцелярию на рассмотрение. Ответа пока не пришло, поэтому решили действовать самостоятельно. Пейпордемон нарисовал нам флаг и вызвал ксенобитов.
К.Ч.: Расскажите о вашей связи с русскими телемитами, а также с самим Олегом Телемским.
Ф.К.: Проект «ОТО» и группа «Касталия», как зародыши некой грёзы, притягивал к себе самых любопытных, но самые дерзкие покидали храмы, не отказывая себе в возможности оккультизма без сатаны и дьяволов. Когда тело застаёт само себя врасплох за познанием, не нужны никакие откровения Кроули и никакие юнгианские квадратуры; есть только тело и мысль, из игры которых вырастает жест ужаса, подёргивается глаз и отражение в зеркале протягивает вам руки. Просто не бояться тяжести бессмысленного, скрываясь в галлюцинациях кроулианства, а явить стойкость и расхохотаться на космической гарроте.
К.Ч.: Павел Брат охарактеризовал деятельность «КХъ» следующим образом: «Думаю, это было глубокое явление, в первую очередь, залегающее на уровне культуры и оказавшее влияние на многих авторов, в том числе занимающихся и совриском, и локальным искусством». Расскажите подробнее о вашей акционистской деятельности: для вас это был такой весёлый сумбур, или же священнодействие с глубокими внутренними религиозными мотивами?
Ф.К.: Совриск — это сон московского либерального интеллигента. По всей стране нормальные люди видят нормальные сны. Мы немного позабавились с «искусством», «перформансами», «хэппингами» и прочей пидорасней, потому, что в Воронеже такого не было никогда, а нам было интересно. Но однажды отец Павел проснулся с фразой:
— Да, ведь это же ёбаное полчище древних насекомых!
Оказалось, что есть вещи и покруче всего того, что делает женщина Абрамович и Абрамович-мужчина. Столб ужаса! Загнать себя в вертикаль этой космической струны, обожраться святотатственной пасхой и выблевать исток нашего тела! — вот цель и жизнь, и компас. Какой в пизду «совриск»? Пидорки открыли для себя биополитику пятидесятилетней давности и лаканианство спустя треть века после смерти Лакана! Кашу из европейской философии 70-х и студенческих бунтов 60-х они называют новой идеологией, а ссыкаться ходят к дяде с большим кошельком, воспевая то жену губернатора, то аукционный дом. Хорошо, что воронежцам незнакомы все эти «современные художественные практики». Есть бизнес и бизнес. Бизнес на большом искусстве и бизнес на пидорках, а денюжки там везде водятся.
Павел Брат стал для святых отцов проводником в мир политического экстремизма, рукоположив и его, мы ринулись познавать амнезию политических процессов. В тех местах мы стали путешественниками из далёких краёв. Будто раса инопланетных существ, мы исследовали политических активистов, изучили корпус текстов, провели несколько уличных/полевых экспериментов. Целый параллельный город оказался в нашем распоряжении! Со своими библиотеками, музеями, подпольной полицией и подпольными пыточными камерами. Мы стали возводить свои храмы. Самые значительные — Х.Рам и Х.Аос и Хитро-Христо Рождественская Епархия. Отдельно здесь стоит упомянуть епархиальных шлюх — сладчайших сестёр нашего храмового мёда. Мир им и бесконечное перезахоронение на кладбищах наших чувств!
К.Ч.: Как и с чего началась ваша издательская деятельность: почему так хорошо, замечательно и благостно, но при этом известны ваши заявления о том, что книги вашего издательства никто не покупает?
Ф.К.: После того, как одержимость словом завершается, возникает желание говорить, воплощать тем самым своё зло, свою бездну в некие артефакты, например, в книги. Одно следует из другого. Издательство отразило восторг перед ужасом сказанного, который был явлен в проповедях, а ныне стал типографским шифром/шрифтом. Жуткие, невыносимые вещи из кладовых секты обрели плоть, этой плотью мы торгуем через независимые книжные магазины.
К.Ч.: Самая известная акция «КХъ» — это вывешивание на Северном мосту баннера с надписью «Спи спокойно. Бог умер». Известны даты, известны последствия, однако интенции как-то остались в тени. Как вообще пришла идея реализовать нечто подобное?
Ф.К.: Ничего хитрого — берёшь и вешаешь что угодно и кого угодно в любом месте. То, что подобные вопросы возникают, говорит лишь о задроченности населения, а не о художественной ценности или смелости. Ничего нового тут не скажешь, — всё уже было объяснено. Возмущенное казачество — хор бабушек имени х.р. Понарошку — составило донос в следственные органы, которые тогда находились между знакомыми буквами алфавита, возмущенные бесчеловечной телесностью, провели следственные раскопки, нашли несколько камней и признали их «способными к жизни». — вот об этом, конечно, никто не слышал! Ничья рука не касалась этих булыжников, а самой популярной татуировкой в то время стало: «Подними камень, и ты найдешь Меня там!» —цитата из гностического Евангелия.
В.В.: «Школа социологии» и её пастор освоили интернет еще до возникновения массового пользования соцсетями. В связи с этим вопрос: как соотносятся виртуальные и реальные сообщества? В Платонов-Сити, помимо сайта, был реально существующий кружок, в Санкт-Петербурге он не сложился, хотя есть коллаборации с творческими кругами. Надо ли создавать реальные сообщества, благословенное ли это дело?
Ф.К.: Воронежские лагерь «КХъ» сожжен почти дотла, отдельные головешки мечутся по полю русского эксперимента, сталкиваясь и рассыпая искры, возможно, из этих искр и взовьётся пламя. Темнота реального пока не позволяет не только очертить границы этого реального, но и ответить на вопрос: нужно ли нам там что-то в этом реальном? Но есть смысл продолжать исследования и… собирать искры.
Владимир Воронин и Кирилл Чайкин