«Ночь — это не день.
В ней есть особая гибкость».

Открывается у человека рот. Из него яростно вырывается язык и возвращается в водную стихию, где плавает с наслаждением, а рыбы восторгаются: каким он остался гибким. Человек его хочет догнать, у него льется кровь, вот ему-то в воде непривычно. Он не очень-то видит в воде. Нет, в воде он видит так себе.

Исчезли яйца вкрутую, приготовленные на ужин. Ищите на улице, только в теплых местах. Яйца в дыханье теленка. Вот куда они поспешают. Там им по душе. Они назначают друг другу встречи в дыханье телят.

А вот кто найдет мои ураганы? Куда подевались мои ураганы? Ураган прихватил своих жену и детишек. Закрутил и понес. Он отбывает из океанских просторов к вулкану с белым султаном, который давно его манит.

Зрачок отыскал свой сачок. Ах, вернитесь, вернитесь, сачок. Все рыдают. Снова вместе. Хотя на что воздушному шарику зрение? Ему подавай только ветер посильнее.

Рука помахала на прощание, а потом вдруг продолжила взмах и полетела. Но ей трудно искать дорогу в ночной темноте. Наткнулась на что-то. Кисть вцепилась, а локоть крутится, колышется то на восток, то на запад. А если снова повстречает свою ненаглядную, как-то она на все это посмотрит? Ну как-как? Конечно, испугается. И рука умирает, повиснув на ветке.

Компания ножей поднимается в стволе дерева, как в лифте, вылетают, и — ну втыкаться по лесу. Туда теперь только безмозглый сунется. Если кому-то из зайцев приходится выйти по делу, он горько об этом жалеет, и раны у него кровоточат.

Последней проходит электрощетка. Она высекает искры отовсюду: из деревьев и даже из зверюшек. Подумаешь, искры, поначалу даже красиво. Потом высекает длинные светящиеся нити, оборвутся нити — и с ними жизнь. Задела человека — и нет человека. Собаку — нет собаки, иву — нет ивы. Одинокие статуэтки из угля и золы, одинокие статуэтки там и сям, и ветер, подкравшись, их мало-помалу растащит.


Анри Мишо


В оформлении использована работа Jeffrey Micheal Harp