«Самые ошарашивающие, ещё не классифицированные произведения искусства, а также по сей день оставленные без внимания странные творения должны стать предметом как минимум такого же пристального и строго научного исследования, как в археологии. Здесь должны обсуждаться такие беспокоящие феномены, последствия воздействия которых ещё не определены. На данный момент абсурдный характер результатов и методов этих самых разных исследований, конечно же, не утаивается, как того требует уважение правил благоразумия, а, на против, сознательно подчеркивается из ненависти к поверхностному отношению и из юмора» (Батай).
Жорж Батай. Архитектура
<…> совершенно очевидно, что навязываемая камню математическая упорядоченность есть не что иное, как логическое завершение определенной эволюции земных форм, направленность которой в биологическом плане представлена в переходе от обезьяны к человеку, последний же заключает в себе все необходимые элементы архитектуры. По-видимому, в морфологическом процессе люди представляют собой не что иное, как промежуточный этап между обезьянами и высотными сооружениями.
(Фрагмент статьи из Критического словаря. Документы. 1929. №2)
Мишель Лейрис. Метафора
<…> Нельзя определить, какой из двух предметов обозначен своим собственным именем, а не метафорой другого — и наоборот. Человек — это дерево с ногами, но также и дерево — человек с корнями. Небо — разреженная земля, но также и земля — сгущенное небо. И если я вижу, как бежит собака, то ведь также и бег собачит.
(Критический словарь / Документы. 1929. №3)
Жорж Батай. Глаз: Каннибальское лакомство
<…> глаз, это лакомство каннибалов, по восхитительному выражению Стивенсона, образует для нас объект столь великого беспокойства, что нам никогда не приходит в голову его вкусить. Глаз занимает таким образом исключительно высокое положение в устрашении, являясь, среди прочего, оком совести. <…> Почему на первой странице абсолютно садистского еженедельника, выходившего в Париже в 1907-1924 гг., на фоне кровожадных иллюстраций изображался глаз? Почему око полиции <…> есть не что иное, как выражение слепой жажды крови? (Критический словарь / Документы. 1929. №4)
Мишель Лейрис. Плевок: Вода во рту
<…> плевок есть нечто влажно-неустойчивое, неопределенное по очертаниям, нечеткое по окраске — он символизирует собой бесформенность, не поддающуюся проверке и иерархизации; этот мягко-прилипчивый камень преткновения верней настоящего булыжника ниспровергает все начинания человека, который мнит себя значительным существом, тогда как на самом-то деле он ничто, хилое безволосое животное, бредовый плевок демиурга — то-то, должно быть, он хохочет, видя, как этот изрыгнутый им тщеславный слизняк, жалкий головастик раздувается и пыжится, точно полубог… (Критический словарь / Документы. 1929. №7)
Жорж Батай. Бойня
В наши дни бойня проклята… Жертвы этого проклятия — не звереубийцы или животные, а сами скучные люди, которые в состоянии выдерживать лишь свою собственную противность, противность, в действительности соответствующую болезненному дефициту чистоты, желчной мелкомасштабности и скуке. (Критический словарь / Документы. 1929. №6)
Мишель Лейрис. Ледоход
<…> реки наших чувств превращаются в артерии, полные стылой и спекшейся крови, и по ним важно, как по бульвару, расхаживают упрямые микроскопические существа, обитатели мира, которому интересен один лишь экономический интерес, — это грязно-мелочные, как вши, общественные отношения, и нашему позвоночнику труднее выдерживать их, чем целые вереницы груженых рыночных телег или же омнибусов, битком набитых людьми с мерзкими рожами. (Критический словарь / Документы. 1929. №7)
Жорж Батай. Верблюд
<…> присущая верблюду форма глупости является, пожалуй, не только самой монументальной, но и наиболее гибельной. Этот момент выражает, в то же время, глубинную абсурдность животной природы, свойственный ей катастрофический коллапс абсурда и глупости. Можно было бы считать верблюда чем-то таким, что находится в самом критическом моменте всей жизни, там где ее тщетность воспринимается наиболее болезненно. (Критический словарь / Документы. 1929. №5)
Мишель Лейрис. Рептилии
В Каире я, вероятно, видел след священного для египтян крокодила, в виде деревянной змеи (или крокодила?), которую многие проститутки вешают над своими дверьми как символ удачи. Извивания змей в глубине болот и подземелий, их причудливые сплетения, их оружие — клыки, узлы и яд — всегда будут точным изображением человеческого существования, насквозь пересекающим его от смерти к любви. (Критический словарь / Документы. 1929. №5)
Жак Барон. Ракообразные
Однажды Жерар де Нерваль прогуливался в парке Пале-Рояль с живым омаром на поводке. Прохожие, столпившиеся вокруг него, в изумлении хохотали над странной свитой. Одному из друзей, спросившему, зачем он выставляет себя дураком, Нерваль ответил: «Но над чем вы смеетесь? Люди охотно гуляют с собаками, кошками и другими шумными и неприятными домашними животными. Мой омар — существо нежное, изящное и чистоплотное, и он, к тому же, знаком с чудесами глубин!» (Критический словарь / Документы. 1929. №6)
Жорж Батай. Пыль
Эти мрачные пласты постоянно вторгаются в земные жилища и единообразно оскверняют их. И если допустить, что пыль останется нетронутой, то однажды она одержит верх над прислугой, покрывая безмерные руины заброшенных зданий и опустевшие верфи; и в ту далекую эпоху не останется ничего, что могло бы отогнать ночные кошмары, навязчивые идеи и иллюзии, порожденные гнилым запахом старой пыли. (Критический словарь / Документы. 1929. №5)
Жорж Батай. Заводская труба
Заводские трубы — это подлинные каналы связи между зловеще тупым, угрожающим небом и грязной, зловонной землей, окружающей фабрики и заводы. Но тяжелая грязь, исторгаемая этими огромными щупальцами, представляется еще более отвратительной. Пустыри, испещренные дождевыми лужами, черный дым, растекающийся по ветру, груды шлака и окалины являются единственными истинными атрибутами этих олимпийских богов канализации. (Критический словарь / Документы. 1929. №6)
полезные ссылки:
Гетерология Жоржа Батая и журнал «Documents» — снопутешествие сквозь пространство и время