Издательство Chaosss/Press информирует, что в этом году оно планирует напечатать новую книгу Алекса Керви «Палата Минус Плюс».
избранные эпизоды:
7:00.
Я искренне надеюсь, что не опоздал и прибыл на Каширскую вовремя. Тварь должна, в конце концов, получить своё! Скоро он сдаст пост, у них закончится пятиминутка, он выпьет медицинского спирта, если только всё не выпил в ходе ночного дежурства, и пьяненький отправится домой отсыпаться. Я увижу его на дороге от больницы к метро, пойду следом и улучу благоприятный момент для удара. Я прячусь за деревьями у ремонта аудиоаппаратуры «Дядя Миша», страшного рвача и халтурщика, умудряющегося чинить магнитофоны так, что они ломаются сразу же после истечения гарантийного срока. Закуриваю сигарету, молоток, дань памяти Битцевскому маньяку, лежит в сумке. Я так и не могу припомнить, почему я решил выбрать его, видимо желание расплющить голову этого санитара, изувера-извращенца, которого, по иронии судьбы, некоторые юные больные также зовут дядя Миша, вкупе с отложившимися в подсознании подробностями дела Пичужкина, привели к тому, что рука сама взяла этот инструмент. В голове в момент ожидания почему-то всплывают подробности главы «Дикой Трассы» Драммонда/Мэннинга «Там, где насилуют монашек», и вид сладострастно причмокивающего дяди Мишы, берущего у поступающих в закрытые отделения пациентов мазок из задницы. Он, видимо, получал какое-то своё потаённое удовольствие, вторгаясь в копчёный глаз больных, дали бы ему волю, он бы безнаказанно насиловал их ручкой швабры, как это делают в глубинке с пьяными бомжами некоторые менты.
Эта ночь и утро уже вошли в анналы «Безумства Гадов», я искренне надеюсь, что моя жена не узнает кровавых подробностей, и как уважаемый в некоторых кругах издатель проводит своё свободное от брачных уз время. Вечером я поехал в клуб на Каховскую, на концерт своих друзей-музыкантов, играющих нечто, напоминающее вполне интеллигентную заточку под панк-рок, в том смысле, что рок как таковой есть, а в панковский образ играют вполне законченные интеллигенты, для которых понятие «война» и «рок-концерт» находятся на разных полюсах. Им тоже надо, чтобы их изредка целовали хотя бы в лоб, и наливали на халяву хотя бы две кружки пива после концерта, помогающего на время забыть о буднях офисного рабства.
— Да соблаговолят вышние боги, — воскликнул капподокиец, — чтобы вернулось царство Сатурна и исчез с земли след рабства!
— Но ведь тогда бы ты не ел бы сосисок Куриона и не пил бы этого отличного цекубского!
— Ну так что? – закричал с негодованием раб. – Разве необходимы для жизни цекубское и фалернское? Воды из источников моих родных гор разве недостаточно, чтобы утолить жажду свободного человека?
— Вода хороша для омовений и купания, — возразил с насмешливой улыбкой другой раб. – Но я предпочитаю цекубское.
— И розги тюремщика! – добавил капподокиец. – О Гинезий, о выродившийся афинянин, как тебя принизило долгое рабство!

7.01.
Ура! Весёлые Сатурналии! В этот священный праздник римляне сажали всех своих рабов за общий стол, им предоставлялась на время празднования полная свобода и безнаказанность в речах, и милейшие Эдиоки могли высказывать хозяевам всё, что о них думают. Чем кончилось то дело? Обостренный взгляд мой, прошедший сотни психоделических путешествий, свободно проникает сквозь время… Те, у кого не достало мужества пасть в бою, унеся с собой хоть пару врагов, были распяты вдоль Аппиевой дороги. Десяток тысяч Иисусов, исклеванных воронами на крестах, умиравших в страшных мучениях на диком солнцепеке, в то время как тучный олигарх-полководец, один из главных спекулянтов тогдашнего Римского мира, делил власть в столице в очередном триумвирате.
От нервного напряжения в ожидании Дяди Миши снова начались боли в бедре, я всегда шучу, что это рана из прошлой жизни. Любая дискомфортная ситуация, и у меня начинает покалывать в бедре так, как будто его снова и снова пронзают копьём. Не помогают никакие обезболивающие. Врачи теряются в догадках, обследования ничего не показывают. Но боль есть, и она сейчас со мной, и от этого закипает ещё большая злость. Видимо какая-то ведьма оставила на память, и через тысячу лет это пройдёт. Но наши гнусные реалии в данный момент оставляют меня прижавшимся к дереву, воспаленные от бессонницы глаза устремлены на выход из ПКБ, приговор подписан в пиршественной обстановке одного из закоулков ада, я – лишь исполняющий записывающий инструмент. Меня никогда не впечатлял Солженицын, которому Тотошка-вертухай сел на кукан, но одна его фраза запала мне в память. Если бы все, кто отправлялся арестовывать, знал, что в любой момент может не вернуться домой к своим семьям, что вместо того, чтобы блеять о своей невиновности, устраивали бы засады, прокалывали шины воронкам, проламывали головы, и заканчивали так, как комбриг Гай при аресте, прикончивший голыми руками сопровождающих его на допрос и позор, и выпрыгнувший на ходу из поезда – остановился бы этот проклятый Террор! Просто не хватило бы человеческого ресурса. То же самое можно сказать про Карательную Психиатрию и Психиатрический Террор, опутавший незаметно всю эту страну. Свинец вам прямо в лоб, скоты! Теперь они боятся входить первыми в квартиры, пускают ментов первыми. Вон из окна, как комбриг Гай. Сломавший ногу при побеге и пристреленный как бешеная собака во избежание ненужных эксцессов. Ура, весёлые Сатурналии!
Алекс Керви «Палата Минус Плюс»