ПУТЧ

… князья европейские должны бы на самом деле подумать, смогут л и они обойтись без нашей помощи.
Мы, имморалисты, — мы нынче единственная сила, которой для победы не нужны союзники: на то мы и самые сильные из сильных, да и намного. Мы даже не испытываем нужды во лжи: а какая же другая сила смогла бы обойтись без неё? На нашей стороне сражается некий сильный соблазн — может статься, сильнейший, какой только бывает на свете, — соблазн истины…
Истины? Кто вложил это слово в мои уста? А я изымаю его; а я пренебрегаю этим гордым словом: нет, не нужно нам и оно, мы можем прийти к власти и к победе даже и без истины. Чары, что сражаются на нашей стороне, взор Венеры, завораживающий и слепящий даже наших врагов, — это магия экстремального, соблазн, пускающий в дело всё крайнее: мы, имморалисты, — мы
и есть эти крайние…
— Ф. Ницше, «Воля к власти»

Фактически Румыния сохраняла нейтралитет вплоть до 1916 года, когда она вступила в войну на стороне Антанты. К тому времени военно-политическая обстановка в России накалилась до предела, а вместе с тем усиливались брожения и в российской армии… Дело шло к революции (Ленин был в Цюрихе — и там же находился Тристан Тцара, занятый созданием движения дадаистов). Во многих отношениях румынская армия представляла собой пережиток XIX века — она славилась своей блистательной кавалерией! — и теперь она разрывалась между двумя фронтами, на каждом из которых со дня на день ожидался немецкий блицкриг.
Основные силы румынской армии были сосредоточены в Трансильвании, где планировалось нанести превентивный удар, осуществив бросок через Карпаты; три дивизии были переброшены в Добруджу и ожидали подкрепления из России (которое так и не прибыло). На болгарском фронте немцы стягивали значительные силы под командованием прославленного генерала Макензена и готовились к вторжению в Добруджу — которое и состоялось 5 сентября.
И снова военные действия обошли Куманцу стороной (хотя расположенная южнее по побережью Констанца подверглась массированному артобстрелу) — но избежать немецкой оккупации ей всё же не удалось. Отряд под командованием полковника Рандольфа фон Хартцгейма, которого позже авторы «Звезды» охарактеризовали как «солдафонистого пруссака бисмарковского розлива», ворвался в город, установив над ним полный контроль. Со «Звездой», Клубом и беззаботной жизнью было покончено, хотя, насколько можно судить, никого, по счастью, не убили; подозреваю, что нерумынское население к тому времени уже обзавелось поддельными документами — и заслуга в этом наверняка принадлежала шейху Мехмету.
Тем не менее, некоторых румын, состоявших в Клубе, — в частности, государственных служащих (включая почтмейстера и начальника порта), — арестовали и заключили под стражу, а полковник фон Хартцгейм бесцеремонно реквизировал старинный дворец, разместив в нём свой личный штаб. Господарь и его престарелая мать вынужденно съехали в затрапезную гостиницу (видавший лучшие времена отель «Империал», расположенный рядом с церковью святого Георгия).

Вслед за этим (в середине ноября) Макензен вывел основные части из Добруджи и нацелился на Бухарест, намереваясь нанести румынской армии сокрушительный удар, вклинившись между южной группировкой и северным фронтом, где войска Фалькенхайна вот-вот должны были окончить бросок через горные перевалы ТрансильвАнии, уже наполовину занесённые снегом. Полковник Хартцгейм вместе со своим отрядом оставался в Куманце. 6 декабря войска Центральных держав заняли Бухарест, и военные действия на территории Румынии на какое-то время утихли. Король, вместе со своей английской супругой Марией и высшим руководством Румынии, бежал на север в направлении российской границы и в конце концов обосновался в Яссах, где правительство в изгнании продолжало осуществлять свою деятельность вплоть до Октябрьской революции, которая привела к полному краху российской армии и развенчала последние надежды на скорый реванш румынского сопротивления. 6 декабря 1917 года было заключено перемирие.

По итогам этой кампании Германия навязала проигравшей стороне унизительное мирное соглашение, по условиям которого Румыния превращалась, по сути, в вассальное государство. К власти пришло коллаборационистское правительство, возглавляемое Александру Маргиломаном, предавшим свой народ. Наступила эпоха террора и смятения. Под давлением политического руководства Центральный банк выпустил в обращение два с половиной миллиарда леев в бумажной валюте, что обрушило экономику Румынии. Тем временем Германия начала выдаивать из страны ресурсы, демонстрируя в этом деле незаурядную эффективность (демонтировались целые фабрики, леса вырубались под ноль). Для всех, кроме немцев и коллаборационистов, наступили голодные времена — затянуть пояса пришлось даже жителям Куманцы, — и энтузиазм крестьян и рабочих по поводу русской революции начал разгораться с новой силой. К весне и лету 1918 года ситуация стала отчаянной.
Но как всё это время обстояли дела в Куманце? Наша оптика затуманена, поскольку мы уже не можем обратиться за ответами к «Звезде». Воображение рисует привычную картину оккупации, полной лишений и невзгод: свирепствующий голод, презрение немцев к населению Куманцы с его причудливым этническим составом (полковник Хартцгейм, похоже, был антисемитом) — и неуклонный рост мятежных настроений. Об этом периоде мы можем судить лишь со слов Маврокордато, который позднее, на страницах возрождённой «Звезды», обмолвился о потрясшем его открытии: однажды он застал немецкого солдата с томиком Ницше в руках — тот читал «Так говорил Заратустра» в особом «окопном» издании. Мог ли этим солдатом быть Хартцгейм? Не уточняя, господарь сопроводил свою заметку знаменитым возгласом Ницше: «О отвращение! отвращение! отвращение!»
Как ни парадоксально, Куманце, в общем-то, повезло, что в течение всего этого времени некоторые области Добруджи находились в прямом подчинении у вооружённых сил Центральных держав; возможно, именно благодаря этому местным жителям не довелось испытать на себе удручающие последствия бездарной политики правительства Маргиломана. Все эти области имели важное стратегическое значение — чего стоили одни только порты в устьях Дуная, — хотя сложно понять, почему в эту же категорию включили Куманцу. Если вдуматься, ей до сих пор удавалось избежать реального кровопролития именно потому, что она не представляла никакого интереса в «стратегическом» плане, не служила военным плацдармом и не располагала сколько-нибудь ценными ресурсами, за исключением рыбы. Почему же полковник фон Хартцгейм упорно не желал покидать Куманцу и продолжал удерживать здесь военную администрацию? Какую выгоду могло видеть его начальство в столь халатной растрате личного состава?

По убеждению автора «Хроник Добруджи», разгадка кроется в том, что Куманца была на особом счету как тихая гавань контрабандистов. Возможно, фон Хартцгейму удалось взять нелегальную торговлю под свой контроль либо по меньшей мере он смог убедить командование в целесообразности такого шага. Но интереснее всего, что автор «Хроник» упоминает историю с разграблением музея древностей в Констанце, а также пытается проследить таинственный маршрут знаменитого «гуннского» золота Петроасы. В обоих случаях путь этих сокровищ мог лежать через Куманцу. Фактически, имеются свидетельства того, что эти сокровища и впрямь какое-то время находились там летом и осенью 1918 года, и одно только это могло объяснить, почему фон Хартцгейм упорно не желал уходить из города. И здесь перед нами встаёт по-настоящему любопытный вопрос: кто ещё знал о том, что сокровища находились в Куманце? Было ли немецкое верховное командование посвящено в эту тайну, или же фон Хартцгейм преследовал исключительно личный интерес? На протяжении лета новости о военной обстановке на европейском театре становились всё более мрачными — с точки зрения стран Оси. Для Германии и Центральных держав запахло «сумерками богов». Начался вывод армейских частей из Румынии. Фон Хартцгейм, тем не менее, оставался на месте. Намеревался ли он переиграть своё руководство? своих поставщиков? своих заказчиков?

Так или иначе, нужно исходить из того, что на фоне всех этих событий Скифский клуб отнюдь не был обескровлен или распущен, но превратился по сути в группу заговорщиков. Сложно сказать, когда именно произошла эта трансформация, но к августу 1918 года они должны были уже определиться с дальнейшими планами. К тому времени под командованием полковника фон Хартцгейма оставался лишь немногочисленный отряд — впрочем, судя по всему, это были полицейские силы, хотя и вооружённые до зубов. И несмотря на то что события, предшествовавшие путчу, покрыты завесой тайны, мы можем высказать кое-какие догадки на этот счёт.

«Скифам» совершенно точно было известно об украденных древностях и золоте гуннов. Собственно, они, по всей видимости, и сами приложили руку к тому, что эти сокровища в конце концов попали в Куманцу, и наибольшие подозрения в этой связи падают на загадочную фигуру шейха Мехмета-эфенди. Тем не менее, можно с большой степенью уверенности утверждать, что к 1 ноября ни «скифы», ни полковник ещё не успели завладеть сокровищами. Если бы до сокровищ добрался фон Хартцгейм, он скорее всего поспешил бы убраться из Куманцы сразу же вслед за этим, тем более что к тому времени уже было ясно, что его покровителей со дня на день ждёт позорное фиаско. По всей Румынии немцев нещадно линчевали, а коллаборационисты спасались бегством. Если же золотом завладели бы «скифы», им не было бы смысла устраивать путч, ведь они могли просто-напросто переждать, пока всё не уляжется само по себе — дни фон Хартцгейма явно были уже сочтены. Полагаю, что в период между 1 и 3 ноября полковник заполучил-таки сокровища в свои руки и стал готовиться сматывать удочки. Независимо от того, собирался ли он отбыть по суше или по морю, его приготовления не могли остаться в тайне для посвящённых — и уж тем более, для наших «скифов».

Это и послужило сигналом к началу их путча. Путч, как особая политическая форма, станет своеобразной визитной карточкой XX века и со временем обрастёт специфическим набором формальных характеристик и даже определённых «правил».

Если бы Маврокордато и горстка его товарищей-интеллектуалов могли воспользоваться всеми преимуществами, которые несёт знакомство с такими трудами, как «Путч: практическое руководство» Эдварда Люттвака (Luttwak, Edward N. Coup d’État: A Practical Handbook, 1968) — весьма циничное и на удивление аморальное пособие в духе «сделай сам» (автор которого, к слову сказать, выходец из Трансильвании!), — наши путчисты не встретили бы особых трудностей по мере приготовления своих планов и даже их претворения в жизнь.
В принципе им не нужно было даже свергать никакое «правительство» — им требовалось совладать лишь с небольшим вооружённым отрядом, не имевшим никакой политической поддержки. К сожалению, наши заговорщики были в буквальном смысле интеллектуалами, и при этом им не на что было опереться ввиду отсутствия подобных прецедентов в прошлом. Они чудом не потерпели крах, и их затея не провалилась только благодаря удачному сочетанию двух важных факторов. Первым из этих факторов был Энрико Элиас, моряк-анархист, которому вверили руководство силовой составляющей путча. Вторым удачным фактором стало участие куманов.
И если печенеги и куманы стряхнули с себя тысячелетнюю апатию, отдавшись древнему зову своей воинственной крови, то причина этого, несомненно, заключается в тех невыносимых страданиях, на которые их обрекли немецкие оккупанты и марионеточное правительство. Кроме того, по всей Восточной Европе (повсюду, где война или революция порождали вакуум власти) крестьяне поднимали восстания, призывая к переделу земли. Украина была охвачена хаосом, и Махно уже провозгласил создание отдельных автономных зон.
Но у куманов имелись и другие причины симпатизировать скифскому путчу. В августе Георгиу III Маврокордато сочетался браком с Анной, дочерью ильхана Котяна Корвину, местного племенного старейшины. Номинально хан был мусульманином, тогда как Маврокордато числился прихожанином румынской православной церкви, однако куманы никогда не отличались особой религиозностью, а господарь — разумеется — к тому времени сменил конфессию и принял дионисийство. (Вдобавок ко всему, священники церкви святого Георгия питали к нему глубокую неприязнь, поскольку воспринимали его как отступника, в то время как сам он считал их лютыми обскурантистами.) Поэтому свадьбу сыграли в согласии с «древним куманским обрядом», предполагавшим — несмотря на тяжёлые времена — праздничный пир. Церемонию бракосочетания проводил шейх Мехмет. Тот факт, что Георгиу породнился со «знатным кланом» куманов, не мог быть оставленным без внимания, и наши традиционалисты в этой связи наверняка ликовали (не говоря уже о «скифах»-антикварах!). В роковой момент путча ильхан прислушается к словам своего зятя. На рассвете 4 ноября по распоряжению Элиаса и Маврокордато были предприняты следующие действия:

• Был устроен блокпост с целью отрезать «шоссе», выходящее к Георгиевскому гирлу в точке, где оно пересекается с дорогой через болото, ведущей к селению печенегов под названием Перитешка. В итоге ни военные, ни автомобили так и не добрались до этого блокпоста — да и в любом случае, в общей сложности во всей округе насчитывалось от силы пять автомобилей, и все они принадлежали немцам, — и это была большая удача, так как охрана блокпоста была практически безоружна, не считая пары охотничьих винтовок.
• Отряд под командованием Маврокордато отправился на штурм старого дворца, намереваясь ещё до завтрака захватить полковника фон Хартцгейма и поместить его под арест.
• Более крупный отряд во главе с Элиасом должен был штурмовать городской штаб комендатуры, расположенный вблизи от побережья озера Куманца, — здесь размещался немецкий гарнизон. Этот штурмовой отряд располагал лучшим оружием, которое «скифы» смогли отыскать, включая контрабандный станковый пулемёт (немецкого образца).
• Выход в открытое море был заблокирован судном (небольшим личным шлюпом господаря под названием «Лев и голубки»).
  Неясно, опасались ли заговорщики нападения с моря или намеревались отрезать ещё один путь к отступлению — как бы то ни было, их ожидания не оправдались, и судно весь день совершало бесцельные манёвры вокруг причалов, а его экипаж в итоге наверняка замёрз и промок до нитки.
• Двое вооружённых револьверами бойцов (одним из которых был Шламмингер, филолог из Германии) получили указание захватить здание почты и телеграфа (где также располагался небольшой банк, сейфы которого были забиты пачками обесцененных леев) и обезвредить находившийся там немногочисленный персонал. Ожидалось, что им придётся иметь дело с немецкой охраной в количестве по меньшей мере двух человек.
• На рассвете где-то в глубине болот члены небольшого отряда куманов под предводительством самого ильхана перерезали телеграфные провода, соединявшие Куманцу с внешним миром, и в частности с Бухарестом.
  Этот ход, безусловно, и обеспечил победу путчистов, которые на всех остальных направлениях столкнулись с немалыми трудностями.
• Было «объявлено» о начале всеобщей забастовки торговцев и рабочих (бог весть, как именно об этом было объявлено, но в любом случае эта прокламация не возымела никакого эффекта).

Рассмотрим теперь по отдельности самые важные из этих шагов в общей канве событий того дня:

• Штурмовой отряд Маврокордато был замечен охраной на дороге, ведущей к старому дворцу, на пересечении с Георгиевским трактом. Охранники открыли огонь по повстанцам и заблокировали их в лесу / на болотах по ту сторону шоссе. Тем временем фон Хартцгейм погрузил все свои документы в штабной автомобиль и в сопровождении личной охраны поехал к воротам, где он подобрал оставшихся солдат. (По всей видимости, они запрыгнули на подножки машины, и один из них был застрелен — пулей, выпущенной Маврокордато, — пока машина набирала ход.)
  Фон Хартцгейм свернул направо, к городу. Судя по всему, сокровища хранились в здании комендатуры, и поэтому фон Хартцгейм считал его единственным важным объектом, который стоит оборонять. Тем не менее, когда повстанцы заняли старый дворец, они не нашли там ничего ценного, даже оружия. Оставив пару человек для охраны дворца, Маврокордато и его люди, кто верхом, а кто пешим ходом, отправились в погоню за полковником.
• Элиасу не удалось захватить здание комендатуры с наскока. Завязалась ожесточённая перестрелка, и похоже, что в итоге было ранено несколько человек с обеих сторон.
  Стрельба не утихала минут двадцать, после чего Элиас решил отступить и забаррикадировался в соседнем доме напротив комендатуры. Здесь он установил пулемёт, и когда немцы попытались прорваться, он вынудил их вернуться в комендатуру. Сложилась патовая ситуация. Спустя какое-то время на улице показался автомобиль, который стал ускоряться (напомню, это был 1918 год) в направлении комендатуры. Это была машина фон Хартц-гейма. Изрешечённый пулями, автомобиль всё же смог подъехать к дверям, и немцы укрылись в здании, не потеряв ни одного человека.
  Машина загорелась. Обе стороны прекратили огонь и затаились — Элиас ждал подкрепления, а фон Хартцгейм… на что рассчитывал он? Быть может, на прилив вдохновения.
• Шламмингер в сопровождении своего товарища прибыл к отделению связи, но немецкой охраны они там не обнаружили; более того, оказалось, что почтамт даже ещё не успел открыться. Заговорщики взломали дверь и захватили здание. Но особого смысла в этом не было: телеграфные провода были уже перерезаны. Наша парочка развлечения ради вскрыла банковское хранилище и выволокла оттуда запас румынских леев, чтобы впоследствии безвозмездно раздать их жителям города. Возможно, банкноты им пригодились для растопки печей.

К концу дня путчисты взяли под свой контроль весь город — за единственным важным исключением, которое и определяло исход всего предприятия.
Если бы полковник продержался достаточно долго, немцы могли бы прислать ему подкрепление (их насторожило бы молчание телеграфа). Конечно, немецкую армию куда серьёзнее волновала перспектива неминуемого поражения, чем досадные неурядицы где-то в тылу. Но что если кто-то в Бухаресте мог знать о сокровищах или хотя бы подозревать об их существовании? По большому счёту, подобные вещи невозможно держать в тайне. Так или иначе, путч был на волоске от провала — хотя с наступлением вечера горожане устроили праздник, словно победа была уже делом решённым.
Осада комендатуры длилась всю ночь и весь следующий день и затянулась надолго. На седьмые сутки «скифы» учредили Временное правительство Куманцы и объявили о запуске ультрарадикальной программы по переделу земли. Для начала Маврокордато отдал крестьянам Куманцы своё поместье (за исключением дворца, в котором теперь заседало Временное правительство). Было объявлено об экспроприации земли у помещиков, проживающих вне своих имений. Площадь индивидуального надела не должна была превышать 50 гектаров — с этой единственной оговоркой каждый объявлялся владельцем той земли, на которой он жил и трудился в настоящее время. Печенеги и куманы пришли в неописуемый восторг и тут же выстроились в очередь, чтобы записаться в ряды «армии» под началом Временного правительства. И вот уже около тысячи «варваров» собрались вокруг здания комендатуры, готовые взять его штурмом голыми (или почти голыми) руками. Лидеры «скифов» уговорили их повременить с этим ещё один день.
Переломный момент наступил 8 ноября. Центральные державы капитулировали. Первая мировая война была окончена. (А ещё 2 ноября Курт Эйснер провозгласил создание анархистской республики в Мюнхене.) Утром 9 ноября Маврокордато сумел передать полученную из Бухареста газету обитателям комендатуры. Фон Хартцгейм понял, что проиграл, и начал переговоры об условиях сдачи в плен. Из чувства благородного пренебрежения «скифы» решили отпустить своих врагов на все четыре стороны. Бойцы «армии» Временного правительства сопроводили немцев до границ Куманцы (на болота в низинах дельты за дальней окраиной озера Разим), где им указали на запад и дали пинка под зад. Где-то на пути в Бухарест их арестовали солдаты регулярной румынской армии, и дальнейшая их судьба нам не интересна.
Путчисты одержали победу вопреки всему. Куманца стала «независимой страной». Что дальше?

Хаким Бей (4 глава книги «Ницшеанский путч»)