САМОУБИЙСТВО: ГРЕХ И ДОБРОДЕТЕЛЬ
иерей Роман Бычков
“Самая грязная смерть предпочтительней самого чистого рабства”
Луций Анней Сенека
“Без песни о смерти песнь о жизни становится безвкусной и глупой” (Д.Х.Лоуренс). Действительно, только лишь факт смерти придаёт осмысленность и “телеологическую законченность” человеческой жизни. Только лишь “память смертная” сообщает жизни полноценность. “В земной жизни есть только одно обстоятельство, в котором мы можем быть уверены: мы все умрём (если только прежде не совершится Второе пришествие Христа). Смерть неотвратима, непреложна, и потому каждый человек должен к ней приготовиться. Если же я пытаюсь о смерти забыть, скрыть от себя её неизбежность, то я ничего не выигрываю. Настоящая человечность неотделима от осмысления смерти, ведь только принимая реальность моего грядущего ухода, я могу в подлинном смысле слова стать живым… Не памятуя о смертном часе, мы лишаем жизнь её настоящего величия” (Еп. Каллист (Уэр). Внутреннее Царство. К., 2004). Христианское “нравственное богословие” издревле подчёркивало “позитивный” аспект смерти, в противоположность современной “цивилизации”, всячески старающейся о смерти “забыть”, скрыть от человеков ея неизбежность (вся похоронная индустрия в этой “цивилизации” построена на том, чтобы максимально отдалить от современного человека непосредственно-экзистенциальное переживание смерти, впрочем, не только индустрия похорон (в виде моргов, крематориев, кладбищ и т.п.), но и вся современная “культура” в целом принципиально не желает ничего знать о смерти, предпочитает “жить одним днём” (либо же, в случае контркультуры, интерес к смерти приобретает патологический характер)). Всё вышеизложенное достаточно хорошо известно и не нуждается в подробном изъяснении. Нас, в данном случае, занимает один лишь вид смерти – а именно самоубийство – осмысление коего в рамках “традиционного” нравственного богословия страждет некоей “поверхностностью”. Утверждение, что самоубийство – грех, грех всегда и при всех обстоятельствах, и есть, означенная “поверхностность”, не учитывающая всю сложность и неоднозначность живой жизни, коя не укладывается целиком и полностью в схоластические схемы (пусть даже и трижды “богословские”). Христианство взирает на жизнь как на поприще борьбы и духовной брани, оно утверждает: “Невозможно никому должным образом войти в жизнь (Мф. 18, 8; 19, 17) иначе как через страшные искушения, через должное упражнение, через великое смирение. Надлежит нашему телесному сосуду после такого упражнения войти в Царство (Мф. 19, 24; Ин. 3,5), а без упражнения не войдёт никто” (Прп. Макарий Египетский. Новые Духовные Беседы. М., 1990). И именно подобный “воинский” взгляд на жизнь позволяет выявить достодолжное отношение к добровольному уходу из жизни. Ибо надобно различать два рода самоубийств: самоубийство “из слабости”, и самоубийство “из силы”. В самом деле, воин, дезертировавший с поля брани, достоин порицания и презрения, а воин, попавший в безвыходное положение, и убивающий себя, дабы избегнуть плена и позора, не лишается подобающей воинам чести… Равно и христианин, налагающий на себя руки, не выдержав “страшных искушений” жизненного поприща, не пройдя чрез “должное упражнение” лишается почести и славы Вышняго Царствия. А христианин, поставленный обстоятельствами жизненной борьбы в безвыходное положение, жертвующий своей жизнью, дабы избегнуть поругания чести имени христианина и чести Имени Божия, поистине, не лишается ни славы, ни чести в оном Царствии. Новейшая церковная история явила весьма яркий пример вышеизложенной оценки самоубийства. Известны массовые самоубийства русских белых воинов, союзников Германии по антикоммунистической борьбе, после поражения 1945 г. выдаваемых западными демократиями на расправу в иудо-большевицкие застенки. Дабы избегнуть подобной безславной выдачи в лапы красных изуверов, сии белые воины предпочитали избрать самоубийство. По поводу возможности церковного поминовения сих самоубийц имело место особливое заседание Синода Русской Зарубежной Церкви, вынесшее положительное решение… Так что прецедент из церковной практики налицо… Что же до теории благочестивого самоубийства, то, полагаем, небезполезным будет позаимствовать нечто у философа-стоика Сенеки, разработавшего весьма впечатляющую философию самоубийства. Сей последний пишет в “Нравственных письмах к Луцилию”, некоем компендиуме стоического нравственного богословия: “Если тело не годится для своей службы, то почему бы не вывести на волю измученную душу!… Жалкая жизнь куда страшнее скорой смерти” (письмо LVIII). “Лучшее из устроенного вечным законом, – то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество – прочь из жизни. В одном мы не вправе жаловаться на жизнь: она никого не держит… Для решившегося умереть нет иной причины к промедлению, кроме собственной воли”; “стыдно красть, чтобы жить, красть, чтобы умереть – прекрасно” (письмо LXX). “Жизнь, если нет мужества умереть, – это рабство” (письмо LXXVII).
Всё то, чему учил Сенека касаемо самоубийство обретает особый вес, ежели принять во внимание свидетельство древлецерковного предания о сем философе как о криптохристианине, переписывавшимся со св. Апостолом Павлом… Самоубийство “из силы” есть, таким образом, предельное выявление христианской свободы, ибо подлинно свободен лишь тот, кто имеет мужество умереть “здесь и сейчас”, невзирая ни на какие внешние обстоятельства… Эти обстоятельства могут быть сколь угодно неблагоприятны, но нашей свободе избрать Смерть они не могут воспрепятствовать. Свобода старше, чем Смерть… У того же Сенеки сказано: “Видишь ты ту отвесную скалу? Вниз с неё идёт путь к свободе. Видишь то море, ту реку, тот ключ? Там, на дне их обитает свобода. Видишь ты то низкое, засохшее безплодное дерево? На нём висит твоя свобода. Видишь ты свою гортань, своё горло, своё сердце? Всё это убежища против рабства… Какой же путь к свободе? Да какая угодно вена в твоём теле” (см.: В.Фаминский. Религиозно-нравственные воззрения Луция Аннея Сенеки (философа) и отношение их к Христианству. Киев, 1906). Своей смертью философ вполне ответил за провозглашаемые им учения: попав в опалу к гонителю христиан нечестивому императору Нерону (Нерон, напомним, разсматривался первохристианами как предтеча Антихриста, что запечатлено в самом имени его, “число имени его” – 666), он, дабы не доставить сему мучителю удовольствия поглумиться над жертвой, вскрыл себе вены, принеся своею кровью жертвенное возлияние, согласно его последним словам, “Юпитеру Освободителю”… Памятуя о криптохристианстве Сенеки, нам должно расшифровать сии слова как “Христу-Освободителю”, Ему же в предназначенный час и мы, грешные, уповаем принести благую жертву своею смертью. Не исключая и возможности смерти добровольной. О Христе-Освободителе, Господе нашем, Егоже есть Сила и Слава во веки веков.