АЗБУКА О ГОЛОМ И НЕБОГАТОМ ЧЕЛОВЕКЕ
Азъ есми нагь, нагъ и босъ, голоденъ и холоден, сьести нечаво.
Богъ душю мою ведаеть, что нету у меня ни полушки за душею.
ВЪдаить весь миръ, что взять мнЪ негде и купить не на што.
Говорилъ мне доброй человекь на МосквЪ, посулилъ мне взаймы денегь, и я к нему наутрея пришолъ, и он мне отказалъ.
А толька мне онъ насмеялся, и я ему тоть смехь заплачю: нашто было и сулить, коли чево нетъ?
Добро бы онъ, человекъ, слово свое попомънилъ, и денегь мне дал; и я к нему пришолъ, и онъ мне отказалъ.
Есть в людех всего много, да намъ не дадуть, а сами умруть.
Живу я, доброй молодец, весь день не едъши, а покушать мнЪ нечево.
Зеваетца мнЪ по брюху с великих недоедковъ; ходечи, губы помертвели, а поесть мне нечаво.
Земля моя пуста, вся травою заросла; пахать не на чимъ и сеить нечаво, а взять негде.
И живот мой истощалъ, по чюжимъ сторонамъ волочасъ, а бЪдность меня, голенькова, изнела.
Какъ мнЪ, бедному и бЪзплемянному, промышлять и где мне подетися от лихихь людей, от недобрыхь?
Люди богатыя пьють и едять, а голеньких не съсужають, а сами тово не роспозънають, что и богатыя умирають.
Мыслию своею всево бы у себя много видель, и платья цвЪтного и денегь, а взять мне негде, солгать, украсть не хочитца.
Нашто животъ мой позорен? Лучи странь животи смерть прияти, нижели уродомъ ходити.
О горЪ мнЪ! Богатыя люди пьють и едят, а того не ведають, что сами умруть, а голенькимъ не дадуть.
Покоя себЪ, своей бЪдности, не обретаю, лапти розбиваю, а добра не налезу
Разум мой не осяжеть, животъ мой — не обрящеть своей бЪдности, все на меня востали, хотять меня, молодца, въдрукъ погрузить; а богь не выдасть — и свинья не сьесть!
Своей горькой не ведаю, какъ жить и какъ мнЪ промышлять.
Твердъ животъ мой, а сердце с кручины пропало и не осягнеть.
Учинилася мнЪ бЪда великая, в бЪдности хожю, весь день не едши, а поесть мнЪ нихто не дасть.
Увы мне, бЪдному, увы, бЪзплемянному! Где мне отъ лихихь людей детца и голову приклонить?
Ферези были у меня добры, да лихия люди за долъгь сняли.
Хоронился от должниковъ, да не ухоронилъся: приставовъ посылають, на правеж ставять; по ногамъ ставять, а възять мне негде и отъкупитца нечимъ.
Отецъ мой и мати моя оставили мне имение были свое, да лихие люди всемъ завладели. Охь, моя бЪда!
Цел былъ домъ мой, да не велел богь жити и владети.
Чюжево не хотелось, своево не лучилось. Какъ, какъ мне, бедному, промышлять?
Шел бы в городъ, да удрал бы суконца хорошенкова на однорядку, да денегь нетъ, а в долгь нихто не верять; какъ мне быть?
Щеголялъ бы и ходил бы чистенько и хорошенько, да не в чемъ. Лихо мнЪ!
Ерзнул бы по лавке в старой аднорядкЪ.
Ерычитца по брюху с великих недоетковъ; елъ бы мяса, да в зубахь вязнеть.
Ехать было в гости, да нихто не зовет.
Ючится по брюху с великих недоетковъ, играть не хочетца; вечеръ не ужиналъ, утросъ не завтрикалъ, севодне не обЪдалъ.
Юрил бы и играл бы, да бога боюся, а се грЪха; страхь и людей соромъ.
Я коли бы былъ богат, тогда бы и людей зналъ, а в злы днех — и людей не позналъ.
Омыслил бы хорошенько, да нарядился, да не во что мне.
К сЪй бЪдности не умеють люди пристать, а с нею опознатца.
Псы на милова не лают, а постылова кусають и з двора сволокуть.
Фома-попъ глупъ, тотъ грЪха не знает, а людямъ не роскажеть; на томъ ему — «Спаси богь!»; и спасеть богь.
