ПРЕПОДОБНЫЙ АНДРЕ ЧАСОВСКИ
НАЧАЛЬНИКУ ХОРА
Старший оперуполномоченный, придя домой, обнаружил в кармане потрепанных брюк записку. Сложенный вдвое лист бумаги поведал оперу следующее: на хуй никому не нужен сдохнешь как собака ле-олам аминь.
- Я знаю их всех, - прошептал опер. - Знаю, кто и когда болел корью, кто вывихнул лодыжку, кто перенес воспаление желез, кто тонул, кто лазил в городской сад. Я знаю их отцов. Знаю когда те выходят из ночных клубов, знаю кто и когда переступает порог собственного дома, кто вступил в гаражный кооператив, кто ходил в цирк, кто, когда и на какой срок взял кредит. Я знаю их матерей. Знаю содержимое их косметичек, скрытые болезни, которые женщины скрывают от своих мужей, знаю содержимое их сберкнижек и количество простыней, припасенных в приданое дочерям.
Человек в форме все еще стоял в прихожей, держа в руках лист бумаги с непонятными словами.
- Вчера утром я замахнулся палкой на петуха, но не достал его, он убежал от меня по зубьям забора. В отделе лейтенант спросил меня, произведет ли он впечатление на женщину, если отправившись к ней домой, прихватит с собой бутылку виски. Войдя в камеру, я спросил отбывающего там пятнадцать суток скинхеда: «Покажи, что ты нарисовал сегодня». Рисунок напомнил Харбин. В прошлом году я оказался на длинной улице, справа возвышался православный храм, слева — палаточный городок русских эмигрантов. Холод доконал многих. Я видел плачущих русских офицеров. Под нами — в глубине песков — скрывалась огромная китайская армия. Тут же мне попытались продать часы с двухголовой кукушкой. Я подумал о том, каким должен был быть бой этих часов. И тут неожиданно включили солнце, но оно не прогревало эти пески, зато слепило как сотня сабель какого-то небесного воинства.
Все эти воспоминания, однако, не проливали свет на содержимое подброшенной записки. Опер прошелся по коридору. Вот так: туда — сюда. Выглянул в окно. Вот я смотрю в окно и что вижу? Вижу мертвецки пьяного человека, вывалявшегося в грязи, он рвет на себе рубашку и кричит: «Я — русский!». Такому легче всего внушить, что он живет в самой справедливой стране.
Не снимая ботинок, опер прошел в комнату, включил телевизор. Говорящая голова в телевизоре бодро откликнулась следующим:
- По данным ВЦИОМ, затрагивающих аспекты исторического сознания и события этногенеза, следует, что глубина исторической и социальной памяти русских весьма невелика: символический ресурс не выходит за пределы советского периода или официальной предыстории коммунистического режима, русской империи в лице наиболее знаменитых полководцев державы или опорных имен официальной культуры — Пушкина, Толстого, Менделеева.
Опер убрал звук и прокомментировал:
- Пушкина — хуюшкина, Толстого — хуя такого, Менделеева — на хую клееного.
В 2000 году он- выпускник школы милиции — уже тогда обладал такой глубиной исторической памяти, что многие преподаватели подозревали в нем «неруся». Вероятно, по этой причине он не был принят в «федералы». В отделе его за глаза прозвали «татарва». Почему — неизвестно. Внешне он нисколько не выделялся из толпы курносых и лопоухих. Впрочем, происхождение этнонима «татары» до сих пор не выяснено. Известно только, что этот этноним зародился в качестве самоназвания в конце 18 века у поселенцев, обитающих по берегам реки Кама. Дмитрий «Татарва» не бывал ни в Казани, ни на берегах Камы, с мусульманами — суннитами за всю свою службу не пересекался ни разу.
- Серега, хуячь ко мне. Срочно. Возьми материалы по раскольникам. И чтоб — пулей! - Старший оперуполномоченный уже вешал трубку, как в дверь неожиданно позвонили.
– Открывай, Димон!
- Кого еще блять принесла...?
Дмитрий открыл дверь, но за ней никого не оказалось. Ветер прошуршал по квартире, нырнул под занавеску. На лестничной клетке, действительно, никого не было.
- Что за хуй... - бросил раздраженно. Пошел на кухню ставить чайник.
Через полчаса он уже открывал дверь не ветру, а вполне реальному человеку — Сергею Мидасову. Серега — парень свой, толковый старшина, понимающий с полуслова напарник, в милиции недавно, но зарекомендовал себя с самых лучших сторон.
- Выпей кофе и к делу, работы много.
Старшина уже раскладывал принесенные материалы.
- Так вот, Серега, что нам известно по старообрядцам?
- Много чего, товарищ майор. Вот я принес протоколы собора 1667 года, жития Аввакума, работу Зеньковского по старообрядцам, труды Белокурова, Никольского, Харламповича, Барсова, Гиббенета...
- Да подожди ты, не тараторь! Щапова принес?
- Обижаете, товарищ майор, - улыбнулся старшина. - Я так понял, что Вас интересует оппозиционные настроения в среде раскольников. Потому и диссертацию Щапова прихватил. Редкостный материал.
- Это верно. Канадские духоборы большие деньги предлагали за оригинал этой диссертации.
- Вот еще захватил Субботина кое-что, «Житие Ивана Неронова» и «Записку» его жизни.
- Н-дааа.... ну располагайся, старшина. Будем читать. Будем перечитывать.
- А что ищем-то, товарищ майор?
- Ищем мы упоминания о старце Капитоне, но не только упоминания... Серег, я и сам не знаю чего мы ищем. Вот, смотри. - Майор Дмитрий «Татарва» протянул записку старшине.
- Интересное дело, намечается. - Тихо прошептал старшина. - Есть хоть какие-то зацепки?
- Никаких.
- А Вы, товарищ майор, к скинхеду сегодня в камеру не заходили, рисунок не просили?
- Заходил. Да. Откуда знаешь?
- Да... Знаете... Не все так гладко с ним... Может Вы не заметили, что у всех в отделе, кто к нему за рисунком заходил... у всех потом какие-то казусы в жизни начинают происходить...
- Ну-ка, ну-ка... что там еще за казусы?
- Да... неудобно даже говорить...мелочи какие-то...
- Да не тяни! Говори уже!
- Капитан Олейник на полном серьезе утверждает, что у него гравидофобия образовалась после посещения камеры со скинхедом. Боится теперь забеременеть. Говорит, что неспособен родить танцующую звезду ну и всякий такой бред... а Салтыков, как с дежурства его снимать, рассказал, что на него нашло откровение будто Вы, товарищ майор, в прошлой жизни были самим Артемием Волынским — губернатором Казани, ох и жестокий был губернатор, я Вам скажу (мы уже по летописям проверили), а сам — то Салтыков считает себя казанским митрополитом Сильвестром, а раз в прошлой жизни ему не удалось Вам крепко насолить, то в этой он должен Вас как будто бы … того... ну... сами понимаете... ну у остальных по мелочам...
- Да-а-аа.... - протянул майор. Старшина молчал и майор еще раз позволил себе:
- Да-а-аа....
- Хуй с ними, Серег. - Стукнул по лакированной поверхности болгарской «стенки» майор. - Лишь бы в отделе у нас Анна Иоановна не объявилась. Не объявилась же еще?
«Татарва» хохотнул.
- Это же она тогда меня, тьфу... то есть, Волынского судила. Впрочем, я обдумаю все ,что ты мне сказал. Ты, знаешь чего, Серег, давай-ка в письменном виде все самое необычное в нашем отделе изложи. Вот это на завтра тебе задание. А сегодня у нас вон какая куча материала. Давай-давай, не отвлекаемся... Кофе если еще захочешь — наливай — не спрашивай разрешения, а то отвлекать будешь...
Следующим рабочим днем из отдела посыпались телеграммы: «Ограничить ознакомление с конспиративными стенограммами следующим кругом лиц...», «Лица, виновные в нарушении конспирации...», «Правила работы с секретными документами...», «сотрудников отдела, не имеющих прямого отношения к этим документам...», «Порядок пользования несекретными служебными документами»...Намечалось что-то серьезное. Это понимали все, но с какого бока это серьезное вдруг подкатит — не знал никто.
За телеграммами и постановлениями последовали действия. Был проведен обыск в офисе Каменского завода, совершен рейд по ночным клубам, в названии которых присутствовала приставка «арт». Что именно искали — было строжайшим секретом. Об этом знал только майор. А искал он следы старца Капитона, точнее того, кто выдавал себя за Капитона, воскресшего. Ни разу не подводившая память майора точно опознала почерк преподобного, которым тот расписывался несколько веков назад. Кто-то слишком уж точно «косил» под этого древнего персонажа. Потому, под особый контроль были взяты все круги, которые имели хоть даже «декоративное» отношение к расколу.
Прошло три дня, но ничего ценного обнаружено пока еще не было. Положение еще усугубил дерзкий побег скинхеда. В камере нашли только огромный лист ватмана, на котором изображены были знаменитые Золотые ворота Киева. Рисунок был выполнен с величайшей точностью, даже похабные картинки, которые стражники ворот по обыкновению своему корябали по ночам, тоже были отражены. Но ни самого художника, ни его вещей в камере не было.
- Тьфу, блядь, чертовщина... - майор заметно волновался.
Волновался он еще и по той причине, что ветер в его квартире появлялся теперь не только с открытой двери, а как бы сам по себе. Небольшой такой сквознячок, тянул откуда-то. То бумаги переворошит, то скатерку задерет. Раньше-то такого не было! Майор жил один. Женщин он не знал, потому, если женатые мужчины перестановку в квартире обычно списывают на жен (а ведь это не всегда верно!), то Дмитрию «Татарве» приходилось бороться с собственным разумом, отказывающим принимать потусторонние версии изменений жилого пространства.
Для душевного успокоения опер перечитывал воспоминания Владимира Федоровича Джунковского — известного, тем, что с 1913 года занимал пост товарища министра внутренних дел, а совместно с тем исполнял должность командира отдельного корпуса жандармов.
- Великий был человек. - Произнес вслух майор. - Хоть и дурак во многом.
Майор не одобрял многих действий бывшего командира жандармов. В частности, он никак не мог уразуметь зачем тому было бороться с провокаторами. Сам майор и его ведомство активно использовали этот ресурс. Собственно, задержание главаря банды скинхедов и было сделано для того ,чтоб завербовать этого здоровяка, который так умело нарисовал Золотые Ворота ,что через них покинул стены каземата. Все известные банды ультраправых и ультралевых давно находились под контролем Управления, позволяя особому отделу манипулировать передвижениями радикалов, тем самым, решая свои внутренние задачи. Те, кто отказывался от сотрудничества, обвисал нераскрытыми делами и отбывал в известном направлении. Это был первый случай ухода из под Контроля. Существование именно ЭТОЙ банды ставило в тупик многих следователей отдела. Банда не прибегала к прямому насилию, которое могло бы попасть под действие УК, а использовала элементы сельской магии и что-то еще... вот это ЧТО-ТО и не давало покоя майору.
Слишком много было неизвестных в этом уравнении. Это было похуже либеральных банд, которые в последнее время развлекались тем, что отлавливали одиноких милиционеров на улицах и глумились над их крепкими задами с помощью бутылок шампанских игристых вин. Налицо были мотив и преступление, а значит, и наказание должно было неотвратимо их настигнуть.
А что делать с порчей, проклятьями и прочей чертовщиной? Ниточка разгадки то ложилась майору в руки, то раздваивалась, ускользала, а то превращалась в паутину. Джунковский не успокаивал. Майор «Татарва» отложил воспоминания и взял в руки папку с этнографическими материалами, собранными студентами Высшей Школы милиции кафедры Уголовной этнографии. О существовании такой кафедры ведали немногие. Майор знал, что помимо сбора фольклора, студенты кафедры занимались изготовлением игральных карт, медных досок с картинками, табакерок; после окончании школы многие устраивались слугами в богатые дома или организовывали кукольные театры. Европейские спецслужбы, начиная с весны позапрошлого года, не раз уже ставили своих коллег в России в неудобное положение вопросами о деятельности некоторых выпускников Высшей Школы милиции; такое количество кукольных трупп Европа не помнила со времен Средневековья, а рынок безделушек был наводнен табакерками всех мастей и игральными картами с похабными изображениями русских голых девок в объятиях полковников и старшин.
Как только случилась эта история с побегом художника — скинхеда, старцем Капитоном и подброшенной запиской, майор заказал на той самой кафедре таблички: «Владельцу сего кабинета выход из помещения единственно ради работы». Таблички были сделаны из камня шунгита с серебряной каемкой, и сейчас они висела в кабинетах всех тех, кто как и он занимался распутыванием этого дела.
Майор никогда не жаловался на службу, в принципе, работа ему даже нравилась, но иногда он мечтал о настоящем подвиге. В эти моменты старший оперуполномоченный открывал окно и смотрел далеко-далеко вдаль, то есть, ему казалось, что он смотрит вдаль, на самом деле, взгляд его упирался в желтую стену соседнего с управлением дома, а в это время губы шептали:
- Передай по телефону, что окопы разбиты, что сейчас начнется атака, что уже через несколько минут сотни солдат лягут и никогда больше не встанут. Многие замерзнут, будучи легко ранеными. Полк наш стоит в местности богатой никелем, малонаселенной, здесь нет ни одного мирного жителя, только Смерть и собаки...
«Сдохнешь как собака»...
Неприятель начал обстрел. Плотный огонь прижал к земле остатки полка. Сколь хватало видимости, майор наблюдал зеленые и черные вспышки. Время сжалось в одно мгновение, в точку, отрицающую прошлое и будущее. Вселенной больше не существовало, все миры, галактики и черные дыры испарились как наваждение. Огромный некогда мир предстал вдруг сморщенной изюминой. Ужас охватил за плечи старшего оперуполномоченного, положив свои лапы на майорские звезды. Дмитрий «Татарва» никак не хотел мириться с таким уплотнением мира и времени, он сделал рывок в сторону, прижался к земле, прополз, закрыл голову руками, еще прополз, ввалился в канаву. Передохнул. Он не знал куда ползти и зачем. Его покинула заинтересованность миром материальным, тут же почувствовал пустоту, которая скрывалась за зелено-черным дымом вокруг. По — настоящему не было ни полка, ни укреплений, ни Москвы, ни врага. Не было и майора Дмитрия «Татарвы», - что-то человекоподобное копошилось в канаве, попав одной ногой в колючую проволоку. Дмитрий не чувствовал боли и только недоумевал, — почему он не может передвигаться дальше. Он дергался всем телом, но колючая проволока, изготовленная на Выборгском комбинате серьезно тормозила его движения.
Крохотный рубчик впился.
- Эй! Эй, еб Вашу мать! Помогите же!!! - неизвестно кого позвало человекоподобное в канаве. - Кто-нибудь!
«Кто-нибудь» действительно же явился... В дыму проявилась фигура в монашеском одеянии. Фигура приближалась к потерпевшему. Луна превратилась в бритый череп скинхеда Четвероногова. Из Mare Anguis проворная змейка нырнула в Sinus Aestuum, разделилась на четыре танцующих хвостка, и вот уже Свастика висела над дымом, окопами, над попавшим в беду майором.
Человекоподобное каким-то собачьим чутьем учуяло старца Капитона. Завыло. На Луну, на свастичного змея, на старика, на масляное небо (казалось, птицы скользили по нему, многие тонули в невыносимом масле); по углам неба краски не было, и выглядывал прогрунтованный холст, пахло ацетоном, потом, человеком и зверем...
p.s.
Старшина Сергей Мидасов, подобно министру Франции Этьену де Силуэту занимался тем, что вырезал фигурки из цветной бумаги...
- Вот и тебя вырезал … и тебя...
Вслед за силуэтом Елизаветы Бем старшина аккуратно положил на край стола свежевырезанный силуэт майора Дмитрия «Татарвы»...