ТАТЬЯНА ВАСИЛЕНКО
КУРИНЫЙ БОГ — СКОК-ПОСКОК
Курица не птица, баба не человек.
Русская пословица
Одна нога, вторая! [и так далее]
Из игры в классики
Где искать Куриного бога?
В Вороново девчонки обожали всё, что было связано с лесами, подземельями, колокольней и игрой в классики. В лесах блуждали, подземелья искали, на колокольне сбивали коленки, «в классики» — прыгали. «Бита», предмет девчоночьей гордости (куда там пресловутой косе, к тому же косы потом пошли), у каждой была своя, непременно волшебная, подружкам не одалживалась, всячески разукрашивалась, оберегалась, а при потере честно оплакивалась. Особенно бдительно мы хранили свои биты от мальчишек, которые не так уж настойчиво, но всё же на них покушались. При удачном завершении игры, биту восхваляли, благодарили. При вылете просили у нее прощения и милости на следующий раз. Для бит шились или вязались чехольчики, которые носились на шее или пояске. И каждая стремилась, чтоб ее чехольчик был покрасивше...
Свою любимую «биту» я срезала с бабушкиного курятника. Плоский тяжелый камешек с дырочкой посередине. Овальный, таинственный, чем и привлек, с красными разводами (теперь думаю, эти разводы кровяные — следы забитых кур, хотя кто его знает). Камушек висел перед дверью в курятню, на манер подковы или колокольчика. Мне сильно влетело за «куриного бога», бабушка всполошилась, соседка наказала колоть «троецыплятницу» и просить прощенье у Кузьмы с Демьяном, дабы ни нам, ни курам беды (болезни) не вышло. После всё успокоилось, на курятник навесили нового «бога», как сейчас помню, не такого завлекательного. А со старым я еще долго прыгала «скок-поскок» до самой «десятки», и если не заступала, непременно своему «куриному богу» благодарность оказывала — в виде новой тесемочки, например.
Верно из-за этих «частных ассоциаций» (Гессе), «игра в классики» представляется мне теперь отголоском древнего женского обряда «куриных обедов» (или «троецыплятницы»). Здесь где-то и спрятался от нас хозяин-гость этой драмы — Куриный бог, воскрешению которого и посвящена эта работа.
Если на бога перестать смотреть — он окаменеет. Если взглянуть на бога не правильно — окаменеешь ты. С Куриным богом случилось первое, в деревнях его роль теперь выполняют самые разнообразные предметы со сквозными отверстиями — камешки, горшки без дна, горлышки от разбитых кувшинов и бутылей, иногда «куриному богу» намеренно предается форма человеческой головы. Вообще о «курином боге», даже как о талисмане, известно немногое.
«В некоторых деревнях вешают в курниках круглые камни с небольшим отверстием внутри; такой камень, напоминающий громовой молот Тора, предохраняет птицу от болезней и называется куриным богом». (Афанасьев. «Поэтические воззрения славян на природу».)
В Костромской губернии вешают в курятнике камни (так называемые курячьи боги), для того, чтобы кикиморы не давили кур. Один из этих камней, доставленный в Московское археологическое общество, носит на себе следы искусственной отделки: он изображает голову с глазами, ушами, носом, и даже просверлены ноздри.
В словаре ростовского (Ярославской губ.) говора В. Волоцкого под рубрикой «Куричий бог» читаем: «Старый горшок, помещаемый на высоком шесте в том месте двора, где находятся куричьи насесты. В горшке селится дух, покровительствующий курам».
В «Пословицах» Даля: «Если найти камень с дырой и повесить в курятнике, то куры будут целы»; «Чтобы кикимора кур не воровал, вешают над насестью, на лыке, отбитое горло кувшина».
«В Нижегородской губернии вешают в курниках и над стрехами хлевов горлышки от разбитых кувшинов, с полной уверенностью, что это помешает домовому щипать кур и мучить скотину». (А.Н. Афанасьев. «Поэтические воззрения славян на природу».)
Необходимо учесть, что совсем не обязательно куриный бог должен висеть именно в курятнике. А.Л. Топорков отмечает, что, в первую очередь, для куриных богов характерна «необычная форма и то, что они помещались на высокое, видное место; это должно было сразу привлечь взгляд постороннего человека, вызвать его удивление и тем самым уберечь хозяйство от сглаза». Куриный бог, как и сам курятник, часто использовался (и посейчас используется) в знахарстве. В Тамбовской губернии, например, ворожея отводила человека больного зубами в курятник, где наговаривала на куриный бог и затем шесть раз крестообразно прикладывала его к щеке. Лев Толстой в «Анне Карениной» словами Левина описывает следующий обряд: «Я третьего дня вечером встретил бабу с грудным ребенком и спросил ее куда она идет. Она говорит: “К бабке ходила, на мальчика крикса напала, так носила лечить”. Я спросил, как бабка лечит криксу. “Ребеночка к курам на насест сажает и приговаривает что-то”».
Очевидно, что функция куриного бога отнюдь не сводится к заботе о курах, и эта забота даже не является для него основной. Главное дело — уберечь дом от сглаза и всякой нечисти, а в случае неудачи вылечить пострадавших. Чисто женская обязанность.
Зеленин, вслед за Афанасьевым, видит в «троецыплятнице» и прочих «куриных» обрядах почитание домового, а куриный бог для него — то же, что и подкова. Но мне кажется правомерным вести речь об отдельном божестве — Курином боге, отчасти соотносимом с Гекатой-Артемидой.
Даже в том виде, как оно дошло до нас, празднование «куриных именин» несомненно является чисто женским обрядом, представляя собой обретение хозяйкой некой тайной силы, способной оберегать от бед ее, дом и близких. Куриный бог здесь единовременно оказывается и телом, и силой.
Представление «куриного бога» в качестве исключительно женского оберега подчеркивается наличием в нем посередке сквозного отверстия, дырки — традиционный женский эротический символ. Однако следует учитывать разницу между точкой в круге — солярным, мужским символом — и дырой.
Итак, кратко подытожим вышеизложенное. Куриный бог, некогда могущественное, покровительствующее всему женскому божество, сравнимое по характеру своих сил и возможностей с триадой Геката-Диана-Селена лишился должного почитания, вследствие чего (а также общей профанации) «свернулся» до оберега-талисмана.
Какие мистерии способны оживить камень? Что представляет собой уже упомянутая «троецыплятница»?
В «Памятной книжке Вятской губернии на 1898 г.», так описывается совершение данного обряда в дер. Белянки (около г. Орлова).
Одна женщина, вдова, «хворала сердцем», почему назначила на 28 сентября «куриный обед», о чем оповестила своих родственниц и знакомых в разных селениях около города. В назначенный день утром участницы обеда собрались в дом вдовы, причем каждая женщина принесла с собой курицу и крупы. «Собственно для обряда нужны три курицы — одноцыплятница, двухцыплятница и трехцыплятница. Эти назначаемые для “чина” обеда курицы варятся в особом горшке. Все прочие курицы приготовляются в других посудах, как случится, для угощений; куриц принесено 20, да хозяйка заколола своих 9 молодых курочек и петушков. Все участницы обеда предварительно отправились в монастырь, где попросили отслужить молебен и над кутьей панихиду; а затем принесли в селение иконы, а в доме вдовы священник исправил молебен. При отъезде духовных лиц женщины, только с младшим сыном хозяйки, остались в избе одни. Затеплили свечку перед иконой и молились минут 15–20; одна бабушка читала молитвы... Далее начался “чин”. Обед назначается по “обещанию”: женщины должны быть “честные вдовы”, бабушки-повитухи и одномужние. Допускается один мужчина, но ему на время обеда завязываются глаза, и, кроме того, в некоторых местах его повязывают по-бабьи. Во время столования должно быть строго соблюдаемо молчание: не только разговаривать, но и отдельных слов не нужно произносить. Все отбросы от трех куриц собираются в один горшок — перья, внутренности и обглоданные кости, которые не следует перекусывать или радроблять. Куриц этих едят только три женщины-повитухи. Прочие же гости и хозяин, или сын его кушают прочих куриц, как случится, без разбора. Обед продолжается часа полтора. После обеда, помолившись, берут горшок с остатками куриц и несут на голове в лес, к болоту или речке для погребения. При этом каждая из участниц обеда старается ухватить горшок, чтобы тоже поставить себе на голову и в особенности последней донести до могилы, “чтоб не болела голова”. Идут все не обычным шагом, а “как курицы”, скачут “через ножку” — чтоб в ногах было больше живости. Если похороны куриных костей происходят у речки, то мужчина, участник обеда, выкапывает сбоку берега большую нору, куда вставляют горшок и засыпают землей. При последнем случае, о котором рассказывается, могила, аршина два глубины, была выкопана в болоте. Придя на место, женщины предварительно поминают кутьей и пьют канун — пиво разведенное с медом, — и уже потом опускают горшок в яму, зарывают, плотно утаптывая землю, чтобы собаки не разрыли и не съели остатки куриц. Так как куриного мяса и бульона остается от обеда много, то участницы его на другой день собираются вновь в тот же дом, приносят с собой ватрушки, пироги и другую снедь и вновь обедают, но без всякой обрядности».
Похоронная процессия в троецыплятнице также часто включает в себя скрывание в чистую скатерку костей (особенно отмечался запрет на их поломанность) и обход старших вдов с этими костями на голове вокруг дома.
Попытка реконструировать эту часть обряда приводит к предположению, что изначальной его целью было оживление съеденной курицы. Подтверждение этому можно найти в самых различных элементах фольклора. Так, например, в одной из морочных шуток пропевалось:
Понесла она куру-то варену,
Еще кура-то да ведь взлетела,
На печной столб села да запела!
Можно вспомнить Царевну-лягушку (и прочих премудрых жен), которая, вложив кости от обеда в рукав, прошлась «павой», рученькой взмахнула, отчего тут же вылетела ожившая птица. Здесь обязательное для многих традиций убийство бога носит «частный характер», оно дает силу именно «ведьме» и на первый взгляд не является космогоническим, миротворящим. Но, как говорится, «большое в малом», что и будет проиллюстрировано несколько позже.
Вполне можно предположить, что и сама скатерть, в которую заворачивали кости от троецыплятницы, относится к числу так называемых «обыденных предметов». Создание подобного полотнища представляет собой сакральный женский обряд: сойдясь в одной избе, женщины (чаще всего 9 «чистых вдов») за положенный, строго назначенный срок пряли нитки, ткали полотно и сшивали скатерть (рубаху и т.п.). Обычно всё продолжалось с 9 вечера до утренней зари в полном молчании. Об этих и других тайных женских обрядах, о том, как они обыгрывались в русском фольклоре (особенно в сказках) мы еще поговорим отдельно. Чаще всего «именниную» курицу хоронили в воде или «при ней». Вода, как место захоронения и вообще перехода из одного состояния в другое (жизнь — смерть, девство — женство и т.д.) применительно к древней, дохристианской Руси широко известно.
С большой долей вероятности можно утверждать, что изначально в празднование «куриных именин» входило человеческое жертвоприношение, и жертвой был мужчина, скорее всего мальчик. Отголосок этого — строгий запрет лицам мужского пола присутствовать на обряде или подглядывать за его совершением (с обязательным наказанием-жертвой за невыполнение), исключая оговоренные случаи, а также участие в обряде мальчика, который режет курицу. В позиции и мальчика, и мужчины, повязанного по-бабьи (см. выше) явно прослеживаются черты ритуальной жертвы. В следующем описании «троецыплятницы» о мужчине-жертве, говорится почти напрямик.
«Домохозяйка, давшая Богу обет — исправить в доме своем молебствие с поднятием святых икон, приготавливает к этому случаю курицу, которая выводила цыплят три раза. Эта курица называется ими троечипленница. Потом собирает, ходя по соседям, солод, муку, хмель, яйца и прочее съестное, кто что даст, и тогда же приглашает их к себе на моление, называемое братчиной, или молением братским, назначая для сего обыкновенно день воскресный. К этому дню варят «канун» вроде пива без хмелю, подслащенный медом, а иногда и без меду, и пиво. С вечера назначенного дня, в субботу, собираются соседние вдовушки для приготовления троецыплятницы, которую готовить другим, по обычаю их, не дозволяется. Тогда один из семейства, пришедши к священнику, просит у него благословение на колотье курицы, говоря: “Батюшка! благослови колоть курицу”. Колоть же ее должен мальчик 8 или 9 лет. Очистив курицу, варят в бульоне, а к столу крошат в оный печеные яйца.
В воскресенье, после обедни, поднявши иконы в дом, исправляют молебствие, при котором бывают все приглашенные на праздник; после молебна, проводивши икон, остаются все обедать; к столу приглашается всегда священник с причтом. Сперва обедают одни мужчины; им подается вино и пиво и все кушания, исключая троецыплятницы. После стола мужчины уходят, женщины, оставшись одни, высылают из комнаты девиц и детей, и запирают двери. Затеплив перед иконами свечу и помолившись, садятся обедать за два стола: за первый старые, а за другой молодые, и с благоговением продолжают трапезу свою, не употребляя за ней ни вина, ни пива. За первым столом занимает первое место обыкновенно старшая летами, особенно вдова. Она, отломив голову троецыплятницы, передает ее другим, а те друг другу, ломая на части руками, ибо по мнению их, грех употреблять в то время ножи и вилки. Пообедавши, молятся Богу и, погасив свечу перед иконами, моют руки и уста водою, после выливают ее, как бы святую, в чистое место, но чаще на передний угол наружный стен избы или дома.
Наконец, старшая летами, собравши кости троецыплятницы и положа их в чистый сосуд, ставит его с благоговением на свою голову и проносит его по комнате взад и вперед; после ее так же носит каждая из них по очереди. По окончании сего обряда хозяйка, вынувши из сосуда кости и завернув их в чистую скатерку, прячет. Потом просит гостей “кануном”, который пьют, передавая сосуд с ним друг другу; напоследок расходятся.
В этот же день вечером, тайно от других, хозяйка пускает скатерть с костями в воду, ежели близко река или пруд; в противном случае закапывает их в землю, потом молится Богу, говоря: “Господи! прими нашу молитву и багослави дом наш”.
На другой день гости собираются к ней вторично, нарочно уже для угощения, неся с собой дома приготовленное для сего кушанье. Тогда пьют пиво и вино и веселятся кто как может по своему обыкновению.
Таким образом заканчивается этот обряд, который дается по особенным каким-либо случаям и исправляется постоянно осенью и притом непременно так, чтоб если давшая его не могла исполнить по какому-либо случаю, то при смерти своей завещает исполнить оный своей дочери (характерная передача «знатья» — Т.В.).
Обряд, с каким они едят троецыплятницу, почитается ими даже священным, ибо ему приписывается какая-то чудодейственная сила, что видно из следующего рассказа: “Один любопытный, желая видеть совершение обряда сего, сокрылся где-то в комнате их, но в то самое время, как хотел взглянуть на оный, — ослеп”». (Бажин, «Вятские губернские ведомости», 1848 г.)
Высказав предположение о человеческом жертвоприношение, входившем ранее в «троецыплятницу», естественно озадачиться «судьбой тела нашего мальчика-жертвы». Вопрос, конечно, риторический.
Жертвоприношение через людоедство как неотъемлемая часть колдовских ритуалов отмечалась тем же Афанасьевым: «Существование человеческих жертв у славян доказывается несомненными свидетельствами старины; эти человеческие жертвы приносились по их мрачному значению, божествам темным, злым, во главе которых стояла всепожирающая и вечноголодная смерть. Вот почему (т.е. потому что приносились человеческие жертвы) народная сказка приписывает колдунам и ведьмам пожирание человеческого мяса, а белорусское поверье, поставляя ведьм в близкие отношения с нечистой силою, утверждает, что они питаются душами умерших».
Вообще физическое различие между «мальчиком» и «птицой» всего лишь маска. Обряд, на мой взгляд, потерял свою силу не вследствии замены одного на другое, а вследствии прирастания маски, вследствие того, что в нее начинают верить, как в нечто взаправдашнее (но это тема для отдельного разговора).
Для Афанасьева имя божества, «за здравие» коего съедается жертва, очевидно — Смерть. Сама же ведьма, своего рода Лилит — мать и дочь тех «злющих баб», которые, «желая вызвать у недругов своих мучительную эрекцию, намешивали им в еду или питье настой чеснока на бычьей крови», Лилит — та, что «убивает и тело, и душу» (Головин). Но Афанасьев, при всем к нему уважении, был чужд, даже враждебно чужд герметике (в его комментариях то и дело всплывают морально-нравственные оценки).
Так кем же может быть Куриный бог, воспеваемый «троецыплятницей»?
На первый взгляд, в голову приходят две кандидатуры: это Мокошь и Баба-Яга. Что до первой, то ее сходство с Куриным богом, подчеркивается ее явной обособленностью и противопоставленностью мужским богам в древнерусском пантеоне. Как центральное женское божество, Мокошь несет в себе образ праматери, в связи с чем интересна одна западно-украинская легенда, согласно которой Бог проклял Еву при жизни рожать в муках, а после смерти высиживать яйца. Очевидна также связь Мокоши с водами. В частности, она, «поит» землю. «Бабка колдунья сидит где-то на дубе, высиживая яйца, и пока не высидит, засуха будет продолжаться», — говорят в Польше. Многое указывает на вырождение образа Мокоши в кикимору, известную угрозу курам, защитой от которой служит как раз оберег «куриный бог». Вновь закручивается интересная трансформация: из-за отсутствия должного почитания (как в связи с христианизацией, так и в связи с общей профанацией) Мокошь перерождается в кикимору — из матери-наседки в детоубийцу; ее нужно должным образом почтить, чтоб всё вернулось, и дети обрели мать. Какой сын не принесет себя в жертву ради ее улыбки? «Материнское сердце — не камень». Судьба Иванушки растопить его своей кровью, а дело Аленушки привести братца под «нож» или подсадить «на лопату».
Некоторые находят основание считать одной из экспансий Мокоши Бабу-Ягу. Кровавые жертвы приносимые ей, воровство мальчиков и их поедание, ее обязательная хромота, способность «лечить», то есть производить над героем спасительную инициацию (или алхимическую трансмутацию), и, конечно, сама «избушка на курьих ножках» — всё это в нашем исследование можно обозначить одним словом «горячо». Но является ли Баба-Яга именно искомым божеством? Или это скорее жрица, одна из тех ведуний, «матерых вдов», получающих силу от того, кого мы ищем? Последнее кажется мне более верным предположением. С этим солидарны многие исследователи, тот же Афанасьев, например, уверенно заключает: «по всем признакам <...> Баба-Яга принадлежит к числу вещих жен, ведьм», которые «властительным словом заговора и чародейной силою жертвоприношений могли управлять деятельностью самих богов, вызывать их к известному проявлению своего могущества». То что, Яга олицетворяет собой архетип такой ведуньи-жрицы становится совсем уж очевидно, если вспомнить древний общеславянский обряд «перепекания младенца», при котором больного малыша знахарка (иногда сама мать) сажает на лопату и трижды засовывает в теплую печь. Интересна трансформация данного обряда в духовном стихе «Жена милосердная». Тут на первый план изначального инициатического ритуала выходит его мироздающий аспект: женщина бросает в печь своего младенца, чтобы спасти новорожденного Христа. Но ребенок не сгорает, жертва не принята в полной мере, и обряд как бы «возвращается к себе», в инициацию:
«В печи огонь-пламя претворилось,
Во печи всякие травы вырастали, —
Всякими цветами зацветали.
Невредим младенец пребывает...»
Роль Бабы-Яги, как миросозидающей и мирохранящей через жертвенные ритуалы жрицы, подчеркивает также ее жилище — забор из человеческих костей, на нем черепа, вместо засова — человечья нога, запоры — руки, замок — рот с зубами и т.д.
Александр Потебня сотоварищи идентифицирует Бабу-Ягу в качестве самого бога Смерти. «Подмастерья котлов» скажут: «меркурий». Поэт подытожит: «На окне затлевает штора / Тянет гарью из атанора». Кто же бог твой, Баба-Яга?
Первая глава настоящей статьи (или книги, как знать?) имеет целью объявить тему, которая будет более подробно рассмотрена в следующих главах.
Но напоследок, в виде приложения следует упомянуть о Косме и Дамиане, вследствие общей христианизации, занявших место Куриного бога.
Помимо изначальных лекарской, кузнечной и змееборческой миссий (к ним мы еше вернемся), Косма и Дамиан — покровительствуют женам, что очевидно из следующего эпизода (Жизнь и Деяния Космы и Дамиана):
Собираясь в далекий путь, Малх объявил жене своей: «Поручаю тебя святым Косме и Дамиану. Оставайся в доме своем и вот тебе условные слова, когда Господь захочет, я пошлю за тобой и возьму тебя себе». Спустя некоторое время диавол, зная условные слова, принял обличие юноши, пришел к жене Малха и позвал ее за собой, якобы к мужу. Женщина ответила: «Я узнаю эти слова, но не могу пойти за тобой, ибо муж поручил меня святым Косме и Дамиану. Но если хочешь, взойди в храм их и, возложив руку на престол, подтверди мне, что не сделаешь мне ничего дурного». Диавол, презрев могущество святых, так и сделал. Жена Малха последовала за ним, и заведя ее в дебри, диавол набросился на женщину. «Боже святых Космы и Дамиана, помоги мне, ибо по вере в вас я последовала за этим человеком!» В ответ тут же появились святые в образе всадников и толпа народу, диавол же, увидев их, побежал к круче и бросился оттуда вниз.
В русской традиции Косме и Дамиану (Кузьме и Демьяну) передана шапка «перевозчика» из девичества в женство. Они «куют свадьбу»:
Ты и скуй нам,
Кузьма-Демьян, свадебку!
Чтобы крепко-накрепко,
Чтобы вечно-навечно,
Чтобы солнцем не рассушивало,
Чтобы дождем не размачивало,
Чтобы ветром не раскидывало,
Чтобы люди не рассказывали!
(Из свадебных песен)
Сами Кузьминки (1–14 ноября), как девичий праздник, отличался прямым намеком на обязательный переход «под платок» (т.е. в женство). По обычаю в этот день девушка считается хозяйкой, именно она готовит праздничные блюда (главное из которых — куриная лапша!).
Часто Кузьминки продолжались «до рассвета», причем парни, откушав угощения, отправлялись воровать соседских кур.
В качестве доказательства того, что Косма и Дамиан — возможная инкарнация Куриного бога, вспомним так же одно из их деяний, в котором, на мой взгляд, отражается заклинание бога «жрицей».
Жила некая женщина по имени Палладия. Была она прикована к постели недугом, и никто не мог ей помочь. Услышала она о Косме и Дамиане, и обратилась к ним с верой, отчего и получила полное исцеление. Восхвалила Палладия Бога и украдкой поднесла Дамиану три яйца, а как стал тот отказываться, пала перед ним на колени, и стала уговаривать страшными клятвами и Божьим именем. Так и уговорила. Узнал об том Косма, разгневался и велел после своей смерти похоронить его врозь с братом. Но ночью явился к нему Господь и сказал: «Брат твой взял те три яйца не как мзду, но взял их, будучи заклят моим именем, не смея пренебречь клятвой, ибо женщина закляла его моим именем».
Литература:
А.Н. Афанасьев. «Поэтические воззрения славян на природу»; Народные русские сказки
Е.С. Головин. «Странные женщины»; «Актеон»
Г. Гессе. «Игра в бисер»
В.И. Даль. «Пословицы русского народа»
М. Забелин. «Русский народ. Его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия»
Д.К. Зеленин. «Троецыплятница»; «“Обыденные” полотенца и обыденные храмы»
В.В. Иванов, В.Н. Топоров. «Исследования в области славянских древностей»
А.А. Потебня. «О мифическом значении некоторых обрядов и поверий»; «Переправа через воду как представление брака»
В.Я. Пропп. «Исторические корни волшебной сказки»
Ю.Н. Стефанов. «Атанор»
А.Л. Топорков. «“Перепекание” детей в ритуалах и сказках восточных славян»
Б.А. Успенский. «Филологические разыскания в области славянский древности»
Сб. «Русский фольклор».
Сб. «Круглый год» (русский земледельческий календарь)
Византийские легенды
Энциклопедический словарь «Славянская мифология»