КОЖАНОЕ НЕБО
ЧАСТЬ 1
Зазубрина пятая. Достойнейший.
...На фабрике же очутился тут и Храповицкий - каким-то инструктором, уже без золотых офицерских погон (сам он их снял ли ему сняли - так и осталось неизвестным). Орудовал в рабочем клубе, изобретал, актерствовал, закатывался шакальим хохотом. И всё юлил по вечерам около облупленного дома, рокотал на гитаре...
А за ним и остальные. Музыканты, поэты, изобретатели завелись в рабочем квартале. Подняли мировые вопросы. И всё из - за любви к безвестной бедной фабричной девушке - беглянке, со святым сердцем и вещими зорями колдовских глаз...
А больше всех старался, кажется, Сидоров. Оно и понятно: ему было тогда всего двадцать лет - как же тут не безумствовать, не кричать о любви!
И он старался. Любовь и война, любовь и революция, любовь и творчество - вот о чём ораторствовал кузнец в рабочих кружках. А меж тем там же делались открытия в химии... Изобретались крылатые драконы... Создавались поэмы - все о любви, все из- за любви... Но никто из рабочих не знал науки любви...
... Оттого ли, что уж чересчур много говорил о девушке и о любви или из самолюбия, - но возревновали к Сидорову поэты, философы и изобретатели. Ощерились на него.
- Ты что распелся, брат?.. - вскакивали одни, грозя кулаками. - Уж не вообразил ли ты, что она... в тебя влюблена?.. Как бы не так!..
- Молчит!.. Нуль внимания!.. Он, видите ли, философ! - ехидничали другие едко. - Недаром... он как- то проязычился, что- де философы выше поэтов и, вообще, химиков!..
А третьи, пораскинув умом, изрекли торжественно:
- Справедливость прежде всего!.. В наш демократический век... всё должно разрешаться голосованием... Поставим на голосование вопрос: кому из нас должна отдать предпочтение... товарищ Алёна?..
Толпа загудела:
- Голо- со- ва- ть!..
- Это великолепно! Дорогу достойнейшему!.. - ликовал Сидоров, не сомневаясь, что достойнейший этот - он.
Но и все, оказывается, не сомневались в этом. Все предлагали себя наперебой в достойнейшие. Крики, страстные схватки кончились все же миром.
А достойнейшим был признан, увы, не он, а Храповицкий... Теперь уже у него отращены были волосы; был он теперь уже не только изобретатель, актёр, пройдоха, но, оказывается, еще и оратор, поэт, художник, а вдобавок - литейщик-инструктор. Тут же ему поднесены были цветы, лавровый венок и лира. А главное, наговорено было страшное множество учёных вещей, с марксизмами, коллективизмами и другими измами. Загадочно только молчал достойнейший. А устремлённый в одну точку совий взор его как будто усмехался ехидно.
Всё же, встретив назавтра Алёнушку-Ладу на бульваре, Храповицкий рассказал ей о своём избрании. Та как будто ничего не поняла... И только робко да молчаливо подарила ему голубую незабудку... из бумаги.