КОЖАНОЕ НЕБО
ЧАСТЬ 1
Зарубка вторая. Незадолго перед тем.
Питер – химеры трущоб и дворцов. Дыба громад. Тут жили они – пройдоха и праведник, вернее – Сидоров и Храповицкий, рабочий и праздношатающийся (или наоборот). Филином называл сам себя этот и вороном, а искателем – тот. Каждый в лютых убийствах (шла гроза революций) искал разгадок жизни, а бежал от самого себя. И каждый гремел там, на площадях убийств, как спаситель своих. Но скоро обоим было уже не до спасения: всех тянуло в кровь, в огонь, как зачарованных птиц.
Конец голгофе или начало? Октябрь. Эти двое – рабочий и белоручка, эти друзья-враги – начали в бурю ту подвигом за всех, а кончили – убийством… для себя… Химеры величия и страсти. А от химер до убийства - один шаг.
Убивали же профессора Штакельберга так. Ночью, пока на улицах грохотали броневики, а с чердаков сбрасывали юнкеров, - эти двое, подвижник и пройдоха (скрюченный, точно и прям филин, с винтовкой за плечами), - искали женщину. Но квартиру ее охранял на лестнице дворник с челядью. (Да, может быть, хозяйки и не было там, как не было и хозяина - барона). Все равно: кто-то должен был заплатить кровью за поруганную любовь филина.
… У дома - метнулся вдруг всклокоченный старик в меховой шапке – профессор. Он о чем –то убивался, кого- то молчаливо корил.
Сказал один, сбегая по лестнице вниз, тот пройдоха- филин, хрипло:
- А, старый сводник! Его- то мне и надо!..
И у стеклянной двери подъезда снял с плеч винтовку. А спутник- рабочий сказал:
- Подожди… В чем дело?..
Уже на мостовой – выстрел в упор. Старик валится на камни плашмя, дымясь. … Туту вот седые клочья волос вместе с клочьями меховой шапки и мокнут в луже руды.
… А потом друзья- враги долго смотрят друг другу в глаза. И вспоминают давнее…
… У оного хоть раз в жизни, но загорелось сердце восторгом перед улыбкою девушки, перед глазами ее, полными ветров с далекой звезды… И этот один был – мечтатель и подвижник, одержимый. У другого же, у трезвого и здорового, у филина, - никакое такое сердце ни перед такими какими глазами не загорелось. Но тело его испепелила черная страсть. И этот другой был урод, убийца.
И пытали они друг друга, оттого, что старая пролилась кровь, - вино ночи.
- Что ты … наделал?
- А ты молчи. Революция не любит шуток шутить. А он – сводник, черносотенец… Он мне был преградой к ней… удовлетворен его кровью… Молчи.
… Вот откуда все вихри, все бури, землетрясения, битвы, то есть из- за светлых глаз женщины (ну там и темных – это все равно). И восторг голода, и кошмары предательств. А пламя подвигов – ерунда. Будь она тысячу раз проклята, эта любовь, чертова заводиловка!..
… И женщина сама, когда закрутилась с солнцем, нет, с целыми созвездьям, в ночах да и буйствует, вот, избытком ярых сил, да и не раскрутить этой любви!.. Людям же, птицам и зверям принесла она войны, мятежи, убийства, пытки, кровь, подлость… И опять проклятье, и опять восторг, - откуда все эти змеиные дела?.. Питер. Октябрь.
…Через три дня встретились они все – двое тех мужчин (грязных, оборванных, бессонных) и женщина - в кабаре (филин был тут актером). На женщине было черное строгое платье. Она говорила с печалью в сердце:
- Ну, здравствуйте. У вас, кажется, нет приюта?.. Приходите в мой дом… Отец убит на улице… Я похоронила его только вчера. Муж куда- то уехал, а может быть… тоже убит… А вы приходите. Там у меня есть какое- то общежитие. Не знаю. Я уезжаю.
- Куда?
- Не знаю. Фу, гады!