Надеюсь, что невольно, авторы фильма «Зимний путь» удовлетворили потребность отечественной интеллигенции в чайно-папиросном шушуканье на кухне. Десять лет назад в этой же категории (правда, намеренно) бултыхался фильм «Пыль». Как потом оказалось, не зря — его авторы сняли «Шапито-шоу», и теперь Крым — наш. Но тут — драма. (Вспоминается из Г. Горина: «А как вам «Солярис»?» — «О, вчера на рынке пол-кило взяла…»). Понятно, что социальное в драме — всегда средство обрисовать. Тут интересно: укрепившиеся братки из 90-х говорят люмпену Лёхе: «Иди на рынке торгуй!». Время прошло, новое пытается выжить среди себе подобного старого, то его — выживает. Чтобы как-то смягчить то, что авторы воспользовались больной точкой современности (ведь про нового супергероя Лёху, даже мент в отделении говорит: «Совсем оборзели, суки», — так, что начинаешь жалеть его (мента) за беспомощность), картина (фильм) начинается с образа энтропии: бегущая по мосту справа налево певица из ночного клуба — как станет понятно позже. Когда послужит триггером для того, чтобы Лёха решился забить на Эрика — тот застал, как два до жути похожих и одинаково одетых мужчин стараются разглядеть в процессе гримировки остатки себя «после» (так и слышишь, как у Лёхи внутри звучит: «Мать моя женщина!»).
Игру в «шушу» любят, как патриоты, так и предатели. И для тех, и для других Бог — это место: «В Индию!» (например). И для тех, и для других, чудо — это сокровище. Вот и всё, что объединяет диаметрально противоположных героев. Один — природное дарование, встроенное в культуру, но никак не могущее слиться с ней. Другой — оставляющий себе святое дикарь. Эрик разговаривает с ящерицей голосом Лёхи и поджигает ей хвост. Лёха повторяет интенцию Эрика о саморазрушении и ест экстази, чтобы увидеть пляску существ. И видит своё нутро. Объединяет — и разделяет («всё»); не будь социального разрыва, возможно, ребята и смогли бы жить вместе. Но, кажется, нет. Эрику, нужно, чтобы окружающая природа была не так глупа, как его мать, и не боится замёрзнуть. Лёхе нужно, чтобы окружающая его культура была не так бессильна, как его «сотрапезник» в столовой, и решается быть любимым теми, кого не уважает. Эрик, выпив водки, идёт сражаться с отчимом. Лёха, узнав, что пропала последняя связь с прошлым — ящер — отопляет костром, на котором жарит сардельки, заброшенный дом. Эпизод подклеен обычным для современного российского кинематографа методом: после того, как Эрик идёт по лестнице к старшему товарищу (алкоголику и любителю фигурного катания); склейка; Лёха идёт по лестнице в заброшенном доме. Пример — не единственный. Создание интераций на моменте склейки приём простой, художники, им пользующиеся, как бы говорят, что им очень нравится, условно говоря, «Смерть автора» Ролана Барта, и что им «очень жаль», но миром правит насилие, а красота — требует жертв. Так, посредством формы, авторы избегают (а это вполне можно углядеть) упрёков в патриархальности смысловой направленности фильма. Поэтому весь «Зимний путь» для меня укладывается в монолог о светском гуманизме под сигаретку с марихуаной, звучащий точнёхонько в середине ленты.
Однако субъективность — субъективностью… «Зимний путь» — фильм, посредством которого можно прочувствовать, как отвратительны руки брадобрея, глядя на зеркало, в котором отражается слепок этих рук. Фильм, на новом витке возвращающий диссидентскую культуру Советского Союза. В этом плане примечательно, что на Западе (да и у нас) примерно в это же время (ну, чуть попозже) «прозвучал» фильм «Кунг Фури». Тоже своего рода возвращение.
iz11103 8 месяцев назад
Более двадцати лет живу в Нью-Йорке… посмотрел этот фильм и словно дома побывал. Спасибо!
Тима Усик