АНДРЕА ЧАСОВСКИ
О ВЗАИМОВЫГОДНОМ ИСПОЛЬЗОВАНИИ ПРОТЕЗОВ
Вторую войну тяжко переносили. Все больше в одиночку. На улицах старались не показываться. Вместе собирались только когда гроб привозили. Изба мертвеца становилась местом обмена новостями, слухами да измышлениями. Так, бывало, язык в охотку войдет, что уже и мелет что к месту и вовсе непотребное. Дичали, потому что в одиночку, а тут вроде как отдушина. Собирается полная изба, приходят и те, о ком и знать забыли, и хуторские и те, к то вниз по реке живет. Вдовица за приготовление еды не бралась. Еду соседки приходили готовить. Мужики приходили с дровами. Деловито вносили каждый — кто хворост, кто угля, кто пень прикатывал. Топили баню, готовили кулешей различных. Детей приводили, конечно же, да только обычно их на печь забрасывали к суккубам, - те взрослым играм их обучали, да в бабки забавляли.
А с печи-то обзор — вишь какой! Вся изба на ладони, - на комнаты тогда не делили хату. Шум! Тарарам! Котлы кипят! Пузырится изюм! А запахи какие! Взрослые сидят и ночь, и за полночь, иной раз уже и петухи запели, а все беседа не окоротиться. Все веники старые поднимут, все косточки перемнут. Да не только сплетнями забавлялись, глянь — книгу кирилову читать начнут вслух, о вере, мемуары одноглазого человека, да орла от ездриных книг. Так что было бы неверно думать, что за пустопорожним собирались. В книгочеи избирали обычно деда Купороса или бабу Козу, - уж больно хорошо выходило, - с пришоптыванием, да приплевыванием; молодые так не умеют...
Те, кто внизу по течению живет тоже свои книги приносили, скорее даже, записи... на черепках, на мраморных досках, на папирусах. За общим столом не читали, - в стороночке аккуратно читку вели, но если послушать подойти, то не прогоняли, место освобождали, расступаясь. Онуфрина говорила, что ничего непонятно, но языком пленялась и частенько ее там среди пришлых видали.
А то вот зимой стало покойников вдруг много приходить, что не неделя — то гроб, а где гроб, там и стол. Стали опасаться, что к весне с провиантом да дровами дела хуже будут. Прижиматься стали многие, но людей не уменьшалось на похоронах, только как будто прохладней стало. Глянь — к утру и дровины нет жар в печи поддержать. Вот раз так еще до петухов и стала изба остывать — не расходиться же по такому случаю. Уже и настой не спасает, и в темень такую за дровами тоже нет охоты никакой идти. Тут кто-то возьми и предложи, дескать, давайте протез у покойника возьмем, да в печь бросим. Уж больно хорош протез — кряжист, жар от него хороший пойдет! Да не спросясь вдовицы, открутили от култыхи покойного протез — и в печь. А уж когда вдовица об том узнала — кинулась в голос, так ей хотелось мужа в гробу видеть целого, да и батюшка пригрозил, чтоб вернули недостающее, дабы при Воскрешении, покойный при всех членах воскрес, а не маялся с одной ногой и после смерти.
Делать нечего, пришлось кому-то из гостей свой откручивать, да к покойному приставлять. Вот и славно тому — лежит целехонек! А как домой-то идти? Ан смотрит — спит кто-то — протеза сваво не чует. Ну так думает, спать ему до обедни ,а я пока до дома добегу, да к кузнецу — новый протез закажу, взял и открутил у спящего, да заодно и зуб у него вытащил, но чтоб не одиноко ему было и не грустно в момент пробуждения, оставил мизинец ему кованый, да кусок уха из сланца работы мастеров горных. Нет смысла перечислять всю цепочку обменов протезов, - малый спящий тоже хват был еще тот, скажу лишь то, что сблизило это всех, теперь не только на гробах приходили посидеть, не ждали боле случая смертного и шли друг к дружке в гости — члены свои разыскивать: деревянные, каменные, из плотного картона сделанные, из шкур да из рога, жестяные, да с плавленого свинца (эти уж совсем простые).
