ГЛАВНАЯ




Марвин Хлада




ЖАЖДА ДРАКУЛЫ ИЛИ БЫЛ ЛИ ДЕЛЕЗ ВАМПИРОМ


Вой поднимается к бледной луне. Это волк? Спешащий поезд? Кто может сказать…
Г.К.Артманн. "Дракула Дракула".

Естественно есть оборотни и вампиры, это мы утверждаем с полной уверенностью.
Жиль Делёз/Феликс Гваттари. "Тысяча плато".

Герд Дембовски: Ты выдвигаешь тезис о том, что французский философ Жиль Делёз был вампиром. Как это тебе пришло в голову?

Марвин Хлада: С одной стороны это следует из существа делезианской философии. «Мышление, – как говорят Делёз и Гваттари, – как вампир, не имеет внешнего вида, чтобы с него можно было сделать модель или копию.» Делёз и Гваттари предпочитают карту копии, это означает, что они мыслят по-вампирски. Кроме того они все представляют различными формами становления. 1968 год был, напримет, прорывом становления, есть становление-девочкой, взросление (становление-большим – двузначная формулировка на немецком Gro?-werden – rizonomad), становление-маленьким у Кэррола, становление-философом, становление-медведем Клейста и так далее. А вампир или оборотень, говорят Делёз и Гваттари, это также виды стновления человека. Так говорится в «Тысяче плато».

С другой стороны Делёз был восхищенным зрителем всевозможных фильмов ужасов. В двух книгах о кино он обращается к «невесте Франкенштейна» и подобному, «Вампиру», «Дракуле и его невестам» и прочим классическим фильмам жанра.

Герд Дембовски: Вампир как фигура капиталиста у Маркса служила иллюстративным примером общественных отношений. Не является ли вампир или оборотень у Делёза и Гваттари поворотом к иррациональному, возвратом к теологии?

Марвин Хлада: Нет, поэтому оба обращают внимание на то, что именно теология говорит: нет оборотней, человек не может превратиться в животное. Поэтому они листают даже «Молот ведьм». Делёз и Гваттари были убеждены в их сущестовании. Почему один из наших двоих должен был в этом сомневаться? Двое говорят от имени опыта. «Если оборотни умирают, они превращаются в вампиров», как говорится в «Тысяче плато». Делёз и Гваттари знают о вампиризме и пишут, что оборотни и вампиры распространяются путем войн, голода и эпидемий, что они не вырастают сами по себе (в немецком варианте «в собственном смысле» – rizonomad). Вампир не вырастает, он заражает. Вампиры образуют банды и своры, но об этом знают только колдуны. А Делёз и Гваттари когда-то были колдунами, которые позднее воплотили свои дневники в большом проекте. Поэтому они говорят иногда как волшебники: «Мы, маги, знаем точно…» Если мы поверим Делёзу и Гваттари, то это значит, что колдовство непрестанно кодифицирует определённые трансформации становления, кровь в волшебстве относится к порядку заражения и уз.

Герд Дембовски: Классический вампир находится все-таки в христианской традиции. Его побеждают, например, крестом. И если он не предстает как бес в личности, то как минимум – его наследник.

Марвин Хлада: Никто не отрицал того, что народная вера в вампиров была модифицирована христианством. В романе Стокера «Дракула», например, граф и его жены-вампиры в себе не только признаки различных языческих представлений о персонифицированом ужасе, но и несут в себе признаки среднеекового образа чёрта. Само имя, взятое графом в Англии, «де Вилль» указывает на «дьявол». Согласно мнению ведущих вампирологов Стокер, одержимый театрал, чтобы ещё более усилить дьяволические мотивы, должен был обратиться к фигуре Мефистофеля, – сам Мурнау, как известно, по отдельности, но обратился к обеим темам. И таким же образом поступает Делёз в «Образе-движении» с «Носферату» и «Фаустом».

Фактически, договор, заключенный Ренфилдом с трансильванским графом, соответствует литературной основе. Подобно гётевскому Фаусту, продающему свою душу дьяволу, шизоид готов отписать себя графу. Цена, которую должен заплатить Ренфилд, соответствует фаустовской. Иначе добрый старый граф тогда – не более чем перевёрнутый Христос. Чья родословная достигает небес, происхождение же графа прослеживается до преисподней. Один – внебрачный, но откормленный ребеночек циммерманновской легкомысленной девицы, другой – аристократическое дитя. Вместо того, чтобы налить людям собственной крови с целью дружественного пития из чаши, верховный вампир нуждается в «совершенно особом соке» других людей для собственного опьянения и существования. Сам Иоанн Креститель находит свою противоположность в Ренфилде. Кто-то же должен возвестить скорый приход в мир Господина и Мастера. Но уже давно это все старая история. Сегодня вампиры уже не должны соизмерять себя со стокеровским классическим романом. В «Охоте на вампира» Альфреда Кубина, например, речь идет не о географически блуждающем графе, а о «зоологической редкости». А дьяволический начальничек Антон Шандор Лавей писал в своей «Сатанинской Библии», что не все вампиры пьют кровь. В конце концом речь идет об очевидном, а не о пустой христианской бессмыслице.

«ВАМПИР И ОБОРОТЕНЬ ЕСТЬ ВИДЫ СТАНОВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА, ТО ЕСТЬ БЛИЗОСТЬЮ СОБРАННЫХ МОЛЕКУЛ, ОТНОШЕНИЙ ДВИЖЕНИЯ И ПОКОЯ, СКОРОСТИ И ЗАМЕДЛЕНИЯ МЕЖДУ РАССЫПАННЫМИ ЧАСТИЦАМИ»

Герд Дембовски: О чём?

Марвин Хлада: Об особенных ритуалах спаривания.

Герд Дембовски: Если вампиры, как ты говоришь, не появляются сами по себе, то у них нет и секса в полном смысле слова?

Марвин Хлада: Кто знает? Преимущественно нам вампиры встречаются на экране или в книгах. Друг вампиров Энди Уорхол сказал когда-то, что секс на экране или между страницами книги намного более возбуждает, нежели под простыней. В то время как три вамп-вампирши в стокеровском «Дракуле» похотливо из необходимости пытаются соблазнить Харкера, им мешает прежде всего сам граф, кричащий на всю спальню «Назад! Он мой!» возможно, граф был гомосексуалистом, - мы об это не знаем. Однако психоаналитики и вампирологи получают от вампирских материалов свое удовольствие. От кастрации супер-отца Дракулы через сыновей посредством обрезания, от бессознательного уравнивания спермы и крови до осинового кола как фаллического символа. Тем не менее пробивание Люси осиновым колом происходит – естественно – именно в свадебную ночь. А её борьба со смертью напоминает более прекрасные страницы «Жозефины Мутценбахер», чем приближающийся конец вампирской драмы.

В общем выглядит так, именно укус вампира вызывает чувственные переживания. Так Энди Уорхол назвал оттиск; приходишь в восхищение от Бэлы Лугоши: там он во время сердечного укуса, – «Поцелуй». Тема секса и ролей в обществе образует не без оснований также материал вампирской драмы Елинек «Болезнь, или Современные женщины», в которой возвращаются почти все известные вампирские фигуры и расстанавливаются в новых отношениях друг с другом. Сейчас, и не только теперь, кусают вампиры не только шейки прекрасных дам, но сосут кровь с наслаждением то из одной, то из другой груди (двузначное немецкое выражение может означать также и «кормятся то одной, то другой грудью» а то и «пьют из сосцов» – понимай, как знаешь. Мадлена де Скюдери живет и процветает! – rizonomad). Женщины-вампиры с целью переливания крови предпочитают другие части тела. В коротком вампирском рассказе «Молодой человек и его учительница» Карин Рик ученик берет уроки французского у учительницы. Когда учительница-вампирша получает удовольствие от члена бедного ученика, она рвет его яички зубами, естественно, с предосторожностями, немного, так что в ее рту кровь смешивается со спермой.

Что же касается жажды Дракулы, то это с любовью описал Тони Унгерер. Его «Дракула» не оствляет открытых вопросов, каждую интерпретацию скрывает песок. Делёз говорил бы здесь о становлении-животным у Унгерера.

Герд Дембовски: Но как становятся вампиром или оборотнем? Идет ли речь об имитации? О переодевании, карнавале, игре?

Марвин Хлада: В этом случае мы очутились бы с кетчуповым вампиром. Ещё Рембо опасался, что вампиру, нравящемуся нам, на уме только получение удовольствия от тех, кого он обманывает. Делёз и Гваттари проводят различие. Они говорят, недостаточно быть похожим на волка либо жить, как волк, для них речь идет о становлении волком, вампиром. И они подчёркивают, что здесь не нужно искать аналогии или подобия с животным. Потому что в то время как «настоящий» зверь остается узником в своей молярной форме и субъективности, становление, как они говорят, происходит in actu, – производством молекулярного животного. Они цитируют в «Тысяче плато», как это типично для них, без отсылки к источнику, размышление Вольтера о вампиризме, которое ты можешь найти в «Философском словаре»: «Только с 1730 по 1735 говорилось о вампирах…» И они сожалеют, что структурализм эти акты становления не принимал во внимание. Но, возможно, нам не нужно беспокоиться о вампирах в будущем, в конце концов сказал один умный человек, что вампиры должны ограничивать пространство сил, имеющих свое происхождение от добра.

Герд Дембовски: Этот умный человек был Жиль Делёз?

Марвин Хлада: Нет, его имя было доктор Ван Хелсинг.

Герд Дембовски: Делёз был философом. Не слишком ли литературны мотивы вампира и оборотня, не слишком ли привязаны к «чёрной романтике», чтобы не быть несостоятельными как философские понятия?

Марвин Хлада: Литература и кино могут отказаться от Гегеля, Канта, Блоха, Хайдеггера и Витгенштайна, чтобы порождать качественные произведения. Но для философии произведения Байрона, Полидори и Бодлера или фильмы Кена Рассела или Энди Уорхола представляют собой не-философское, обогащение. Почему извращение, безумие, понятые как особая форма познания, как особый разум с особым языком, опьянение, сновидение должны являться только привилегией искусства? Философия должна бы, чтобы говорить с Делёзом, «создавать машины» с Делёзом. Это обогатило бы комплекс «Критики и клиники», содействовало бы творческой критике. Потому что для Делёза целью критики было не определение, но другое чувствование, иная восприимчивость. Мышление, собственно, как вампир. Клинисты, то есть врачи общества, поняли это инстинктивно, если так хотите.

Герд Дембовски: Есть ли связь между вампиризмом и самоубийством Делёза?

Марвин Хлада: Не обязательно. В «Тысяче плато» конструируется связь прежде всего между становлением-животным и деятельностями писателя по самоуничтожению, что близко по смыслу. Возможно, заходя далеко, это было становление-вампиром Делёза, если сравнить его ногти с ногтями Носферату. Давайте оставим искать ответ на этот вопрос вампирологам. Когда-то кто-то об этом напишет «Вампир в Париже» илбо что-то в этом роде – хорошее название для «постмодерного» романа. Там Фуко мог бы соблазнить скучающего Лестата, Кокто спорил бы с морфинистом Лугоши, а Делёз на протяжении 1000 фильмов о Дракуле объяснял бы понятия «различия» и «повтора».

Герд Дембовски: Ты сам принадлежишь к банде или своре делёзианцев. Ты тоже вампир?

Марвин Хлада: Я нахожусь еще на стадии околдовывания.

Перевод по
Marvin Hlada. Das Begehren Drakulas oder: War Deleuze ein Vampir?




Рейтинг@Mail.ru