АНДРЕЙ БЕРМАН
АЛАТЫРСКАЯ ЕРЕСЬ: из истории скопчества в Среднем Поволжье
Происхождение скопчества тесно связано с сектой «людей божьих», или хлыстов. Сердцевиной учения хлыстов было признание возможности каждого человека стать вместилищем Святого Духа. В качестве условия для этого выдвигалось требование моральной чистоты. В своих заповедях легендарный основатель секты Данила Филиппович призывает своих последователей: «плотского греха не творите; не женитесь, а кто женат, живи с женой как с сестрой» (Мельников 1909:306). Секта скопцов радикально подошла к осуществлению этого условия при помощи кастрации. Возникнув в конце 60-х годов XVIII века, к началу следующего столетия скопчество распространилось в Орловской, Тамбовской, Нижегородской, Симбирской, Владимирской, Калужской, Тульской губерниях, а также в Риге, Москве и Петербурге. Одну из крупнейших скопческих общин — «кораблей» — возглавляли алатырские купцы Милютинские.
Литература об алатырской секте очень невелика. Главным трудом здесь является статья А.П. Крыжина «Опыт исследования скопческой секты в Симбирской губернии» (Крыжин 1867). Ценность ее состоит в том, что Крыжин лично знал некоторых членов секты и имел доступ к документам, которые, по-видимому, погибли во время симбирских пожаров 1864 г. Описание религиозной практики алатырских скопцов и образцы сектантского фольклора сохранились только в работе Крыжина. Его труд был почти дословно воспроизведен священником С. Введенским в «Симбирских епархиальных ведомостях» в 1906 г. (Введенский 1906). Единственной работой по этой теме, написанной в советское время, является книга Л.Ю. Браславского «Старообрядчество и христианское сектантство в Чувашии», глава которой посвящена скопчеству в Алатырском уезде Симбирской губернии (Браславский 1984: 35-39) Работа носит обзорный характер, автор, видимо, не преследует цели глубокого анализа, не выходит за пределы советской идеологической схемы. Браславский вводит в научный оборот ряд архивных источников, но в целом сильно зависит от статьи Крыжина.
Архивные дела, касающиеся деятельности скопцов в Симбирской губернии, можно разделить на две группы. К первой относятся судебно-следственные дела об оскоплениях, ко второй — материалы, освещающие предпринимательскую деятельность скопцов.
Безусловно, лучше всего о себе рассказали бы сами алатырские сектанты, но, к сожалению, история не предоставила им такой возможности. Да и сами они, в силу известных обстоятельств, не имели склонности к излишним откровениям. Поэтому нам придется изучать историю и жизнь людей «милютинской веры» в основном по судебно-следственным источникам. Действительно, из судебно-следственных дел можно почерпнуть интереснейшую информацию о возрасте, социальном статусе, активной грамотности участников событий; можно восстановить последовательность случившегося. Однако когда речь идет о вероучении или обычаях секты, обвиняемые начинают применять защитную стратегию, рассказывая о своей кастрации как о событии отдаленного прошлого, а об оскопителях — как о давно умерших людях. Если сравнивать дела о скопчестве с судебно-следственными документами, касающимися хлыстовщины, легко заметить, что в делах об оскоплениях полностью отсутствуют какие-либо сведения о религиозной практике и фольклоре сектантов. Дело в том, что сам факт оскопления являлся составом преступления, и наличие сведений о каких-либо сектантских обрядах лишь осложнило бы положение обвиняемых.
Судебно-следственный документ появлялся тогда, когда скопцы оказывались в поле зрения властей. Поэтому история, основанная на этих источниках, неизбежно теряет непрерывность последовательного летописного изложения.
Большинство используемых нами источников до настоящего времени были обойдены вниманием историков, поэтому мы постараемся как можно чаще предоставлять слово документам.
Основатель купеческого рода Михаила Якимов Вялов родился около 1754 г. в деревне Милютиной, от названия которой он и получил свою вторую фамилию (ЦГАЧР.Ф. 143. Оп. 1.Д. 16. Л. 4). В д. Милютиной последователи скопчества жили еще в конце XVIII в. Так, по сообщению Крыжина, в 1796 г. за оскопление судился крестьянин Яков Агапов (Крыжин 1867: 490). В 1817г. Михаила Якимов рассказывал о своем оскоплении следующую историю (1):
«Назад тому 35 лет, будучи я еще Алатырского уезда в деревне Милютиной в числе экономических крестьян, а той же деревни крестьянин Сысой Яковлев, быв уже немолодых лет холост, коего я между своих разговоров спрашивал, почему он неженат.
Тогда он объяснил о себе, что он скопец и причинил оное сам для воздержания похотей плотских и, толковав мне евангелие от Матфея главы 19-й, по каковому рассуждая, я видел непротивное Закону Божию. По убеждению ево, Яковлева, согласился и себя оскопить, что и было им учинено» (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 205. Л. 168).
Здесь нужно иметь в виду, что это признание сделано во время следствия, и Милютинскому было выгодно представить в качестве оскопителя давно умершего человека. Вообще все подобные рассказы построены по однотипной сюжетной схеме и не могут рассматриваться как вполне достоверные. Ко времени оскопления Михаила Якимов был уже женатым человеком и имел двоих сыновей Семена и Михаила и дочь Авдотью (ЦГАЧР. Ф. 143.0п. 1. Д. 16. Л. 4).
В 1806 г. «Милютинское общество» попало в поле зрения властей. Оказалось, что скопчество распространилось по селениям Алатырского, Ардатовского и Курмышского уездов Симбирской губернии. От строгих мер тогда воздержались, велено было заботиться только о том, чтобы не происходило новых оскоплений (Мельников 1909: 408).
В 1811 г. дело о скопчестве слушалось в Алатырском уездном суде. Судился крестьянин графа Салтыкова, житель с. Семеновского Петр Никитин, который, будучи на пчельнике, оскопил сам себя «единственно для спасения души» (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 156. Л. 5). По просьбе Салтыкова Петра Никитина сослали на поселение (там же: л. 14).
Ночью 21 мая 1816г. крестьянка с. Стемасы, крепостная помещика Зиминского, Вера Михайлова обнаружила своего мужа Николая Петрова «лежащего на полу без порток, на полушубке, которой, равно и рубашка, в крове». Увидев, что муж ее умер, Вера пыталась уговорить местного священника Григория Петрова тайно похоронить его, однако священник отказался. Уже потом она узнала, что «мужа ее, у тайных уд, оба яйцы отрезаны» (ЦГАЧР. Ф. 88. Д. 205. Л. 13 об.). Так возникло обширное судебно-следственное дело Алатырского уездного суда об умершем от оскопления жителе с. Стемасы крепостном крестьянине помещика Зиминского Николае Петрове.
На допросе Вера показала, что «муж ее нередко ходил и ее принуждал ходить в городе Алатыре в дом купцов Милютинских, для слушания и пения неизвестно ей каких по вере стихов, сходственные с таковыми произносят сидящие на пути и избирающие себе дневное пропитание нищие» (там же: л. 13). Выяснилось, что еще несколько крестьян той же деревни посещают собрания у Милютинских, из них двое — Григорий Студенов и Андрей Степанов — оказались оскопленными. Как показал Андрей Степанов, скопцом был еще его дед, отданный в 1809 г. в рекруты (там же: л. 24, 61-61 об.). Кроме того, за несколько дней до происшествия местный дьякон Петр Сергеев видел в селе сестру Милютинских, имени которой не знал (там же: л. 39 об.). В доме Милютинских было решено устроить обыск. Он показал, что «в означенном доме, строении и заведениях моленной не найдено, равно и книг существующих к секте скопцов никаких не оказалось» (там же: л. 152). В семействе Милютинских оскопленными оказались глава семейства Михаила и его сыновья — Семен и Михаил. Михаила Михайлов Милютинский родился около 1781 г. В 1812 г. за оскопление самого себя он был отдан в рекруты (ЦГАЧР. Ф. 143. Оп. 1.Д. 16. Л. 4; ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 351. Л. Т) (2), однако в 1818г. уже вышел в отставку (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 241. Л. 2). Его сына Алексея Михайлова, по его собственному рассказу, оскопил еще в детстве двоюродный дед, крестьянин с. Чуварлей Кузьма Иванов (там же: л. 192). Однако приемный сын Семена Милютинского Михаил оскопленным не был (там же: л. 130). Ко времени окончания следствия Михаила Якимов Милютинский умер. Следствию так и не удалось доказать причастность Милютинских к смерти Николая Петрова. Купцы были оставлены под надзором полиции «со строгим подтверждением ни под каким видом оскопления ни над кем не производить, в противном случае, несмотря на купецкое сословие, поступлено будет по всей строгости Высочайшего закона» (там же: л. 209).
Наибольший вклад в распространение скопчества в Алатырском уезде внес сын Михаилы Якимова Семен. О своем оскоплении он рассказывал, что
«по торговым оборотам отца своего ездил иногда, и немало времени, по обстоятельствам, находился в столичном городе Москве, и во время того нередко для себя шил новые тулупы, халаты и прочее. И как был такового рукоделия искусной портной, неизвестного ему сословия Михаила Федоров, который был у него в квартире и ему, Милютинскому, объяснил, что он скопец и убедительно ему советовал быть таким же скопцом, на какой случай читал ему тогда евангелие от Матфея 19 главы. Решил он быть скопцом, что он, Федоров, сам над ним и учинил в 1800 г.» (там же: л. 207-207 об.).
Смерть Николая Петрова от оскопления обеспокоила правительство. 18 октября 1816 года последовал сенатский указ, по которому тех, кто производит оскопления, следовало отсылать в военную службу в Сибирь и на Кавказ, а неспособных к службе — на поселение в Иркутскую губернию (ПСЗ 1830. Т. 33. Ст. 26.462. С. 1052).
В 1817 г. в Алатыре было обнаружено скопческое семейство Комовых. Купцы 3-ей гильдии Комовы состояли в родстве с Милютинскими. Сын Михаилы Якимова Михаила был женат на Авдотье Ивановой Комовой (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 538. Л. 1). В апреле 1817 г. наследник помещика Зиминского подпоручик Григорий Борисов подал на имя императора прошение, где говорилось, что
«в селе Стемасе у г. Жадовского находились крестьяне Семен Ефимов и племянник его Данила Максимов Комовы, оскопившие себя, которых он, Жадовский, отпустил вечно на волю и проживание имеют в городе Алатыре. А как я в селе Стемасе имею имение <...>, в котором прошлого 816 года в мае месяце неизвестно кто крестьянина моего Николая Петрова оскопил, и от того вскорости помер, о чем в Алатырском уездном суде производится следствие <...>. Назад тому года четыре в имении моем найдены два крестьянина скопцов, которые и отданы в рекруты. А потому я имею сумнение, не у означенных ли Комовых происходят оскопления людей» (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 232. Л. 4-4 об.).
На допросе тридцатишестилетний Семен Ефимов Комов показал следующее:
«Назад тому лет с семнатцать, когда еще был я крепостным покойного Ивана Васильевича Жадовского крестьянином и проживал с родителями и семейством в селе Стемасе и <...> неретко ездил в город Алатырь. Выезжал по знакомству к живущему в городе села Ичиксы крестьянину Семену Титову, имевшему тогда престарелые лета. В одно время, бывши я у него, и он (как живши толко один), занимаясь чтением книгою, и между прочего упомянул о скопцах и толковал мне нащет оных, что сие весма в спасении себе и получения в будущем веке блага, полезно и в жизни есть целомудрие и воздержание от похотей, объявил о себе, что сам он таковой скопец, и учинил для объясненного, уговаривая и меня к семуж убедително. Но однако тогда, в действие своего желания, оне согласия не учинили. А после того, чрез малое время, был я с ним по проезде его в лесу за рекою Сурою, весною для заготовления, для делания ему бочек леса. И, севши, пообедали, и он паки уговаривал быть скопцом ради упомянутого спасения, надеясь получить от Бога в будущей жизни за сие награждение, и по многом ево мне толковании от Божественного писания, которое я, признав действително непротивныя, решил быть скопцом, посему он меня тут же и оскопил» (там же: л. 5-5 об.).
Данила Максимов Комов, тридцати лет, показал:
«Назад тому лет с пятнадцать, когда я был еще с родителем моим покойного г. Ив. Вас. Жадовского крепостным крестьянином и проживал в селе Стемасе и в летнее время, в самой сенокос, был я для ношения своему дому за рекою Сурою травы, к чему наняты были и со стороны рабочие, в числе коих находился живущий в том селе покойного г. Зиминского крестьянин, имевший со всем нашим семейством знакомство Савелий Федоров, с которым я косил отделно в кустах. И окончив тут все кошение, сели для отдохновения, разговаривая о разном, между чего объявил мне, что он скопец, и учинил сие единственно для душевного спасения на воздержание плотских похотей, толковав на тот случай от божественныя книги и уверяя о получении за то в будущей жизни от Бога награждение, убедително советовал и мне быть таким же скопцом, почему я, признавая и действително сие сушествующее к чистоте целомудрие, согласился быть таким же скопцом, что мне он тут же и учинил» (там же: л. 6-6 об.).
Как и следовало ожидать, указанные оскопители оказались давно умершими людьми (там же: л. 13- 15 об.). Других скопцов в семействе Комовых тогда не обнаружили (там же: л. 10, 20). Ко времени окончания следствия Данила Комов умер. Алатырский городовой магистрат и Симбирская палата уголовного суда приговорили, оставив Семена Комова без наказания, отдать его на церковное покаяние, однако министр внутренних дел и комитет министров посчитали такое решение слишком мягким. В 1 826 г. Семен Комов был сослан на поселение в Сибирь (там же: л. 51—52).
В конце апреля — начале мая 1 83 1 г. в Алатырский городовой магистрат были подброшены четыре анонимных письма. В первом нетвердым почерком было начертано (3):
«Написана прозба
На Комов дом потребовать в мыстрат посикретному делу призвать осмотрить Филипа Комова Ивана Комова наверну вернасть таковы придставить к суду куды последуют оне нарасмотрение дела. Их можна взять скорым времиням прислать заними объевить ету прозбу в мыстрат сиклетарю нипримена взять подъсут».
Сбоку было приписано: «Ниназначил свое во имя ифамилья» (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1 . Д. 443а. Л. 5).
В четвертом письме раскрывалась суть дела:
«Галова Михаила Петрович прими прозбу насут сикретна дела росмотри скора разбири потом подай городничиму вруки он подаст в сут в полицу и взять строга подарест Комовых когда воз-моти то нибуду вас просить ежали ни возмоти ауминя есть 3 сви-детиля къто писал прозбу в сут точна таковы нашлись а то буду просить губерънатора он скора разбирот ваша дела голова в суде хоша написана на простои бумаги примити за хорошу придъставь-ти к суду. Подает прозбу Гаврила Иванов я сам таков скопец до-казую накомовы лична наружу [нрзб.]. Написал ни сам просил чиловека Комовых Под сут и сибя низакрываю сибя выставляю» (там же: л. 1 1 об.).
Городской голова Морозов, получив эти послания, хотел сначала, как предписано указом от 24 февраля 1726 г., сжечь подметные письма при свидетелях. «Но как из полученных мною видно какое-то секретное дело города Алатыря у мещан Филипа и Ивана Комовых, то я, чтоб разведать оное инкогнито, как по получении 1 -и, так и последней бумаг, посылал за ними рассыльного из Магистрата», — отчитывался голова алатырскому городничему (там же: л. 2-2 об.). Уездный штаб-лекарь, осмотрев Филиппа и Ивана Комовых, обнаружил, что они «действительно оказались оскопленными, из коих первый оскоплен на одно ядро, другое же осталось цело при брюшном кольце, последний, Иван Комов, оскоплен на оба ядра. И по темноте шрамов после операции, сия произведена не более назад года» (там же: л. 13-13 об.). На допросе Филипп Данилов Комов, двадцати трех лет, показал:
«Назад тому 8 лет, ехал я из села Ждамирова. Съехался села Сте-маса с знакомым крестьянином Константином Ивановым, который тогда остановил меня. Между прочих разговоров говорил мне, что Священное Писание доказывает принять на себя оскопление, почему я спросил его для чего же принять оное на себя оскопление, и он сказал мне, что ради души спасения и с тем вместе уговаривал меня на сие согласиться. И я по соблазну его на таковое оскопление согласился, уговорясь с ним на утрие свидется на Сурском перевозе. <...> Встав рано поутру, сказавшись домашним своим, что я пойду в лес для дранья лык, пошел по уговору нашему на перевоз. По приходе на каковой, уже его, Иванова, застал на плоте дожидающегося меня. Почему я, переехав через реку Суру на том перевозе, и пошел с ним, Ивановым в лес. По входе в коей от перевозу версты две, остановясь в лесу, расположились отдохнуть и во время сего отдыху он, Иванов, по моему желанию меня оскопил ножем, где пробывши четыре дни, пропитывали себя взятым в запас с собою в доволном количестве хлебом, возвратились на пятой день домой» (там же: л. 15-16).
Подобную историю рассказал и дядя Филиппа — сорокапятилетний Иван Максимов Комов:
«Назад тому лет пятнадцать, летом, пошедши он за реку Суру для дранья лык, зашел на пчельник, состоящий от города Алатыря верстах в трех против села Стемаса, а от оного в одной версте, принадлежащий покойному троюродному дяде Степану Андрееву Комову, на коем тогда застав его Андреева, расположился уже по родству на пчельнике ночевать. Где в тот же день, означенной дядя его Андреев, просил его, чтобы он оскопился, представляя ему в резон то, что ему будет легче и он не будет иметь те хотения к плотскому греху, чрез что и может доставить душе своей спасение. Почему он по глупости своей на оное оскопление и согласился и был тем дядею его Андреевым оскоплен» (там же: л. 17-17 об.).
Жена Ивана Анна Михайлова показала, что «он, взявши ее в замужество назад тому лет двадцать, совершивши с нею после бракосочетания супружие ложе, и потом не более имел с нею соитие как лет с пять, зделався вдруг к ней хладнокровным, и пребывал всегда и до ныне таковым, отзываясь, что он к ней нечувствует уже прежней любви» (там же: л. 19-19 об.)-Что касается автора анонимок, то указанный в них отставной фейерверке? Гаврила Иванов сказал, что письма он «не подкидывал, сам оные не писал и кем оные писаны и подкинуты... не слыхал» (там же: л. 21). Сам фейерверкер был оскоплен, по его словам, в 1787 г., находясь в военной службе в г. Риге, ссыльным жителем г. Тулы Александром Ивановым (имеется в виду скопческий «Иоанн Предтеча» Александр Шилов. — А.Б.). Как и в предыдущем случае, Симбирская палата уголовного суда решила освободить скопцов от наказания, однако комитет министров по представлению министра внутренних дел приговорил отдать Комовых в солдаты в Кавказский отдельный корпус. Отставного фейерверкера решили оставить на месте жительства под надзором полиции, «дабы других непривлекал к скопчеству» (там же: л. 76 об.-77).
Алатырские скопцы имели связи не только с петербургским кораблем Кондратия Селиванова. Так в 1818г. при расследовании дела о скопцах с. Порецкого Иване Ляхове и Льве Лазареве оказалось, что последний оскоплен в Москве, куда он ездил в 1806 г. по торговым делам. Оскопили Лазарева в доме известного скопца — купца Афанасия Подкатова (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 221. Л. 14)(4). Скопцов Ляхова и Лазарева отдали в военную службу (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 221. Л. 36). В 1826 г. за скопчество был посажен в тюремный замок крестьянин с. Астрадамовки Филипп Артемьев. По словам Артемьева, оскопил его крестьянин той же деревни Кондратий Данилов (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 576. Л. 34-35). Следствие сильно затянулось. Филипп Артемьев был освобожден из тюремного замка только в 1853 г. (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 3187. Л. 9).
В 1841 г. в Алатырский уездный суд поступил донос от старосты с. Стемасы Андрея Спиридонова. По словам Спиридонова, крестьянин Василий Киреев долгое время отказывался выходить на барщину, ссылаясь на болезнь. Решив его осмотреть, Спиридонов обнаружил, что Киреев оскоплен (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1933. Л. 4). Киреев объяснял это тем, что «в 1840 году одержим был болезнью, весь Великий пост. Первоначально чувствовал во всем теле ломоту, потом боль в животе, и от сего мошонка начала гнить, и от того яйца сгнили и вышли все гноем». Однако уездный лекарь после осмотра заключил, что детородные органы у Киреева «отняты каким-либо острым предметом» (там же: л. 6-8). Следствие установило, что Василий Киреев три года жил в работниках у крестьянки Устиньи Степановой, муж которой был сослан в Сибирь на поселение. Староста Спиридонов сообщил, что скопцом является также крестьянин Василий Данилов, которого односельчане называют «кладиным». Кроме того, оказалось, что Василий Данилов и Устинья Степанова «нередко ездят с четверга на пятницу в г. Алатырь к купцу Милютинскому в дом, якобы для какого-то богомолья» (там же: л. 12—13). К этому уездный исправник Рыбушкин сообщил, что «в доме Милютинского сборы бывают самые секретные и скрытые, но по обширности дома и большого числа строения видеть сборища постороннему человеку невозможно. В доме проживают люди разных сословий из других губерний». Рыбушкин сообщил также, что в 1831 г. им была поймана Авдотья Милютинская, с которой в обозе ехали без паспортов Рязанской губернии, Ранненбургского уезда, с. Дубового отставной солдат Елисей Ермолаев и Ардатовского уезда, с. Скрыгина крестьянин Павел Федоров. При осмотре Елисей Ермолаев оказался скопцом. По сведениям Рыбушкина, оскопления в доме Милютинских производила Анна Милютинская (там же: л. 88-89).
При обыске в доме Милютинских были обнаружены 13 работников, которые при допросе отрицали наличие секты и каких-либо сборищ (там же: л. 105-110).
Как и прежде, следствию не удалось доказать причастность Милютинских к оскоплениям. Василий Киреев и Василий Данилов от суда и следствия были освобождены, поскольку «не совершали смертоубийства, похищения казенной собственности и подделки фальшивых денег» (там же: л. 93 об.).
Наконец, в 1852 году в Алатырском уездном суде слушалось дело об оскоплении удельных крестьян следующих сел: Ичикс (Ефрема Шиянова, его племянника Николая Шиянова, Ивана Ламушкина, Андрея Елизарова, Петра Ефремова Шиянова, Сергея Бармоткина, Афанасия Морозова), Кладбищ (Александра Вялова), Порецкого, помещицы Мятлевой (Дмитрия Ивлева и Егора Климова). Оказалось, что некоторые из этих крестьян работали в Алатыре в домах купчихи Натальи Семеновны Милютинской и отставного унтер-офицера Кириллы Миронова. Миронов, родственник Милютинских, был оскоплен в 1807 году во время службы в Бутырском Мушкетерском полку. О его скопчестве стало известно начальству, но по решению корпусного командира, генерала Концевича, он был оставлен без наказания ив 1831 году после отставки поселился в Алатыре и сделался пророком милютинского «корабля». В 1852 году 10 крестьян, уличенных в оскоплении, сослали на Кавказ. Наталью Милютинскую и Кириллу Миронова оставили в подозрении и отдали под надзор земской полиции (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 2945. Л. 45-48).
Как уже было сказано выше, в судебно-следственных делах об оскоплениях отсутствует описание религиозной практики сектантов. Однако рассказы скопцов о своем оскоплении, хотя и не являются достоверными, но могут дать представление о том, как сами скопцы (возможно — подсознательно) воспринимали эту операцию. Почти все эти повествования построены по одинаковой схеме:
1. Будущий скопец оказывается вне дома (в дороге, в другом городе по торговым делам, на сенокосе, в лесу, на пчельнике и т.п.).
2. Происходит встреча с оскопителем, который уговаривает будущего скопца совершить операцию, ссылаясь на Священное Писание.
3. Проболев несколько дней, оскопленный возвращается домой и живет в полном здравии.
Известно, что дом воспринимается в традиционной культуре как сакральное место, где человек находится под защитой (икон, предков и т. п.). Кроме того, дом — это место, где живут, питаются, где происходит зачатие и рождение детей. Иначе говоря, дом — это жизнь. В этом отношении очень характерны русские слова, обозначающие дом: жилье, жило. Выходя из дома, человек оказывается вне мира живых. По словам Т.Б. Щепанской, «дорога маркировалась знаками смерти, и сама воспринималась как ее пространственный образ. Это отражалось и на восприятии человека в дороге, который как будто отмечен знаками небытия» (Щепанская-1). С пространством смерти принципиально несовместима функция деторождения, и поэтому сексуальность в дороге или принимает распущенный характер, не связанный с воспроизводством, или вовсе табуируется (Щепанская-2). Очевидно, что встреча в дороге рассматривается как встреча с представителем мира мертвых. Рассказывая о своем скопчестве, оскопитель как бы демонстрирует свою потусторонность, сверхчеловечность. Вероятно,отсутствие детородных органов воспринимается как возможность существования в мире мертвых, власть над этим миром, как знак силы, которую оскопитель может передать будущему скопцу. Болезнь после кастрации видимо и переживалась как состояние, близкое смерти, возвращение домой — как возвращение в мир живых человека, обладающего властью над смертью. Таким образом, оскопление можно представить как типичную инициационную практику, позволявшую преодолеть страх смерти, обрести чувство бессмертия.
До настоящего времени о предпринимательской деятельности алатырских скопцов было известно в основном из работы А.П. Крыжина, который приводит некоторые сведения о поясной фабрике Милютинских. Однако в фондах ЦГАЧР имеется ряд документов, позволяющих изучить эту сторону алатырского скопчества более подробно.
О первоначальном накоплении капитала Милютинскими сведений не сохранилось, однако в 1806 г. Михаила Якимов Милютинский был уже алатырским купцом и занимал должность смотрителя за наличием в городских лавках контрабандных товаров (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 52). В этот период Милютинские вели торговлю различными сельскохозяйственными продуктами, в частности салом (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 351. Л. 40). Кроме того, они арендовали у городских монастырей мельницы (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 218; ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 348), из чего можно предположить, что Милютинские закупали зерно у крестьян окрестных селений и торговали мукой. Вероятно, услуги по помолу зерна также приносили доход. О масштабе торговли можно судить, например, из дела 1821 г. о взыскании алатырским мещанином Морозовым с вдовы Михаилы Якимова Авдотьи Милютинской долга. Авдотья Милютинская сообщает, что ее муж в 1816 г. купил пятьсот пудов топленого сала, из которого впоследствии продал 225 пудов в Казани купцу Федулову, а остальное в Москве заводчику Александру Кудрявцеву (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 303. Л. 3). Из анализа векселей, данных Семену Милютинскому, можно получить представление о географии торговли алатырских скопцов. Милютинские торговали в Москве, на Макарьевской, Карсунской ярмарках, в г. Кузнецке (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 351. Л. 37-40об.). Кроме того, в самом Алатыре Милютинские имели четыре каменные лавки (там же: л. 246 об.).
Следующий период предпринимательской деятельности Милютинских Начался после смерти Михаилы Якимова в сентябре 1817 г. Все свое имущество Михаила завещал жене, Авдотье Ивановой. Ввиду значительных долгов Михаилы Якимова разным людям на все имущество Милютинских Алатырский городовой магистрат наложил секвестр (там же: л. 24).
22 марта 1818 г. в Симбирское губернское правление обратился московский купецкий сын Михаила Николаев Михайлов с просьбой взыскать с Семена Милютинского долг в размере 35 060 руб. 75 коп. по векселям, дошедшим ему от московских купцов Грачева и Карташевых (там же: л. 1 -1 об.). Подобная же просьба поступила и от крестьян села Ждамирова Алатырского уезда, а также села Кержеман Ардатовского уезда (там же: л. 27-27 об.). Оказалось, что Семен делал займы, не имея от своего отца Михаилы Милютинского никакой доверенности на ведение торговли. Будучи только купецким сыном, Семен в векселях указывал, что он является алатырским купцом 2-й гильдии. Губернское правление поручило разобраться в этом деле Алатырскому уездному суду и городовому магистрату. 30 сентября 1818 г. Семен Милютинский объяснил городовому магистрату, что в 1816 г. кредиторы утвердили ему рассрочный акт, обязав выплатить в течение четырех лет сумму в 188 118 руб (5). Однако Семен прекратил и эти платежи, сославшись на то, что из-за причастности к уже упоминавшемуся делу о смерти Николая Петрова находится под подпиской о невыезде и не может заниматься делами. Крестьян сел Ждамирова и Кержеман, у которых Милютинские закупали сало, Семен обвинил в том, что в товар была подмешена вода, что привело его к значительным убыткам. 15 ноября 1818г. Семен Милютинский объявил себя несостоятельным должником (там же: л. 24). Общая сумма долга Семена составила к тому времени 239 718 рублей. Чтобы избежать обвинения в злом умысле, он выплатил часть долга некоторым кредиторам. В январе 1819г. общее присутствие Алатырского уездного суда и городового магистрата, рассмотрев обстоятельства дела, установило, что Семен «состоял всегда при покойном отце своем не в отделе, да и по смерти его остался при семействе во общем капитале, проживая с матерью своей и братом в одном доме. А потому как он, не имея нисколько собственного капитала, не мог иметь особенного одним своим лицом торга, как равно и отец его давать на то неотделенному сыну позволения был не должен» (там же: л. 28-28 об.). Присутствие пришло к выводу, что все это предпринято «дабы чрез долговременное обращение Семена в торговых делах собственным лицом, войдя наперед в доверие разных известных им людей, составить подобными одолжениями значительную сумму, а потом, употребя оную в торги свои под именем отца, объявить себя несостоятельным к платежам, и, наконец, совершенно сими деньгами воспользоваться» (там же: л. 29). Что же касается рассрочного акта, то общее присутствие решило, что он составлен по сговору Милютинского с теми из кредиторов, кому Семен уже выплатил долг, «дабы иметь ему более способов к отбывательству от платежа своих долгов» (там же: л. 29 об.). Таким образом, общее присутствие установило, что покойный Михаила Милютинский и сын его Семен являются злостными банкротами. Было решено выяснить, не окажется ли еще кто-нибудь из семейства Милютинских и из подписавших им уплатные акты «участниками в их злостных поступках». Дело решили оставить на рассмотрении в городовом магистрате. Наконец, 29 марта 1826 г. Алатырский городовой магистрат постановил сослать Семена Милютинского на поселение в Сибирь, однако Симбирская палата уголовного суда отменила это решение, в результате чего дело о взыскании долгов с Семена Милютинского длилось до 1850г., так ничем и не закончившись (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д- 475). Семен Милютинский, видимо, вынужден был оставить коммерцию и заняться чисто религиозной деятельностью. После 1826 г. в источниках фигурируют брат Семена Михаил и дочь Анна.
По всей вероятности, финансовая афера отца и сына Милютинских привела к искомому результату. Несмотря на необходимость выплатить часть долга, в семье остались значительные средства, что позволило перейти от торговой деятельности к производству. В 1817г. на имя Анны Милютинской было открыто заведение по производству шелковых поясков. Здесь нужно отметить, что производство поясков и шнурков — традиционный для «людей божьих» промысел. Так, около 1770 г. в московских Рождественском и Ивановском монастырях несколько белиц, принадлежавших к секте хлыстов, завели в своих кельях плетение поясков и шнурков для продажи. Производством поясков занималась и одна из предводительниц московской хлыстовщины в конце ХVII-начале XIX вв. купчиха Ульяна Васильевна Снурочникова (Реутский 1882: 14, 18). Не исключено, что это послужило примером и для алатырских скопцов.
Дело оказалось весьма прибыльным. Милютинским удалось поднять производство с 6 пудов готовой продукции в 1817 г. до 40 пудов в 1826 г. Если сначала при производстве использовался один ткацкий станок, то в 1826г. — семь. В 1822 г. была устроена красильня шелка на 6 котлов, и предприятие Анны Милютинской стало работать по замкнутому циклу. В 1826г. на предприятии работали до 50 наемных девушек, использовался и детский труд. В этом же году затраты на производство составили 13 тыс. рублей. Готовая продукция сбывалась на ярмарках в Симбирске, Карсуне, Суздале, Казани, Арзамасе, Сызрани, Бугульме, Бугуруслане, а также в самом Алатыре и окрестных селах (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д- 351. Л. КЮ-.Ш9)- По словам Крыжина, в 1840-х гг. на предприятии Милютинских трудилось до 200 работниц (Крыжин 1867:494). Как видно из списка работников, обнаруженных при обыске в доме Милютинских в 1841 г., на фабрике работали в основном незамужние женщины и солдатки в возрасте от 25 до 60 лет. Работали и мужчины, видимо — на вспомогательных работах (например, конторщиком, скотником). Заработок составлял 40-60 руб. в год (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 1933. Л. 107-110).
Предпринимательской деятельностью занимались не только Милютинские. Уже упоминавшийся Кирила Миронов нанимал работников для торговли на ярмарках. В 1846 г. в Алатырском словесном суде разбиралось дело о споре Кирилы Миронова с крестьянином с. Порецкого Семеном Шигаевым о взыскании с последнего 995 руб. 85 коп. Шигаев торговал по поручению Миронова в течение трех месяцев и издержал эти деньги на содержание мальчика-помощника, лошади, а также на наем лавок и квартир. Сама указанная сумма свидетельствует об относительной значительности торговли (ЦГАЧР. Ф. 96. Оп. 1.Д. 14. Л. 7-9). Вела торговлю шелковыми поясами и воспитанница Миронова Марфа Александрова. В 1853 г. ею были выданы векселя и расписки в получении товара на общую сумму 12 725 рублей (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 1126. Л. 16-36).
Никаких сведений о деятельности алатырских скопцов после разгрома секты в 1852 г. не сохранилось. Однако род Милютинских не прекратил существования. В 1862 г. Наталья Милютинская завещала все имущество, в том числе и поясное заведение, своему племяннику Владимиру Федорову Милютинскому (ЦГАЧР. Ф. 92. Оп. 1. Д. 1476). Сын Владимира Федорова Николай был владельцем фотоателье в Алатыре. Николай был бездетным, возможно — скопцом, и после смерти Николая фотографическая мастерская перешла его брату, живописцу и богомазу Василию. В 1929 г. Василия арестовали за контрреволюционные разговоры по доносу местных художников, но быстро отпустили. У него была жена Мария Мелетьевна и двое детей, которые, возможно, живы до сих пор (ЦГАЧР. Ф. 2669. Оп. 3. Д. 525).
Скопчество, как и другие религиозные движения, альтернативные официальному православию, играло важную роль в общественном сознании русского населения Среднего Поволжья. Заметную роль скопчество играло и в экономической жизни региона. Влияние Милютинского корабля охватывало значительную территорию и простиралось до Оренбургской губернии. В результате систематических преследований правительству удалось свести на нет деятельность скопцов в Симбирской губернии. Как обстояли дела в других регионах, еще предстоит выяснить.
Изучение Алатырской ереси нельзя считать завершенным, до сих пор не выявлены все источники по истории этой секты. Как уже отмечалось, дошедшие до нашего времени документы не содержат описание религиозной практики сектантов. В этом отношении существенную пользу могли бы принести материалы последнего дела об алатырских скопцах 1852 г. До 1872 г. это дело хранилось в архиве Алатырского уездного суда. Именно из него Крыжин почерпнул многие сведения для своей статьи. В 1872 г. эти материалы были взяты на ревизию в Симбирский окружной суд (ЦГАЧР. Ф. 88. Оп. 1. Д. 5288. Л. 228 об.). Поиски, предпринятые нами в Государственном архиве Ульяновской области, не дали результатов. То, что дело было взято в Симбирск в 1872 г., т. е. после знаменитых симбирских пожаров 1 864 г., позволяет надеяться на успех. Немаловажным было бы разыскать и портрет Семена Милютинского, упоминаемый в статье Крыжина. Возможно, живы еще потомки Милютинских, у которых могли сохраниться документа частного характера, что позволило бы «очеловечить» историю Алатырской ереси.
Браславский 1984 — Браславский Л.Ю. Старообрядчество и христианское сектантство в Чувашии. Чебоксары, 1984.
Введенский 1906 — Введенский С., свящ. Исторический очерк и характеристика скопческой секты в Симбирской губернии // Симбирские епархиальные ведомости. 1906. № 17. С.534-540; № 18. С. 578-584; № 19. С. 597-604.
Крыжин 1867 — Крыжин А. П. Опыт исследования скопческой секты в Симбирской Губернии // Записки Императорского Русского географического общества по отделению этнографии. 1867. Ч. 1 . С. 485-527.
Мельников 1909 — Мельников П. И. (Андрей Печерский) Белые голуби // Мельников П. И. Полное собрание сочинений. СПб., 1909. Т. 6. Кн. 18.
Панченко 2002 — Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002.
Реутский 1882 — Реутский Н. Московские «божьи люди» во второй половине XVIII и в XIX столетии // Русский Вестник. 1882. Май-июнь.
Щепанская-1 — Щепанская Т.Е. Культура дороги. (http://www.poehaly.narod.ru/doroga-1.html)
Щепанская-2 — Щепанская Т.Е. Акреативность
Энгельштвйн 2002 — Энгелыитейн Л. Скопцы и Царство Небесное. М., 2002.
Эткинд2002 — Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. М., 1998.
1. Цитаты из архивных документов мы приводим в современной пунктуации.
2. В этом деле после л. 248 начинается новая нумерация листов, которая обозначается перечеркнутой цифрой. Мы указываем номера этих листов цифрой с подчеркиванием.
3. Сохраняем орфографию и пунктуацию оригинала.
4. Подробнее о Подкатовых см.: Мельников 1909: 414.
5. В рассрочном акте было сказано, что Семен Милютинский «пришел в несостоятельность платить долгов от непредвиденных случаев в торговле встретившихся. Как то, от замешательства в торговых делах по нашествию неприятельских французских войск на Россию в 1812 году, имел потери в долгах на разных людях 20 000 р В том же году от понижения цен на товары — 60 000 р., да в том же году от понижения цен на сало — 60 000 р., да от пушного товара — 10 000 р. А всего оных убытков — 150 000 р.» (там же: л. 240 об).
СОКРАЩЕНИЯ::
ЦГАЧР - Центральный государственный архив Чувашской Республики.
ПСЗ - Полное собрание законов Российской империи.
Данная работа взята из сборника "Сны Богородицы. Исследования по антропологии религии", изданного Европейским университетом в Санкт-Петербурге в 2006 г.
