В то время, как политологи обсуждали ситуацию на Украине, истинна Элита разразилась невообразимым.
На глубине нескольких десятков метров ниже уровня земли, в мрачном подземелье, напоминающем Уютный бункер, собралась новая Раса господ. С суровыми и напряженными лицами парни, укутанные в камуфляж и девушки с русыми и выкрашенными в красное волосами, ожидали открытия Занавеса.
Подобно титанам они осознавали всю брутальность ситуации и монолитность квинтэсенциального момента. И агрессивно, но сдержанно ожидали мнгновения, которое обозначит новый поворот в Истории Белого человечества.
На ритуальные железобетонные стены падали тусклые и по-зимнему аскетичные блики парафиновых свечей. Их нордически суровый свет был как бы харизматическим предвестником грядущего Ледяного и обжигающего Рассвета, образуя из космогонных чувств собравшихся мощный геополитический эгрегор переходящий в принципиально Иные, поистине эсхатологические субстанции.
Присутствующих в этом [тёмн…ом] зале объединяла не только общая присущесть, но и благородность их кастового происхождения. Рабочий с тяжелым молотом за плечами знаменовал собой как бы Вечность и Сакральность поистине железобетонных Свастик, которые в свою очередь подчеркивали гамматичность и нордическую холодность наших намерений. Работник отдела статистики, вырвавшийся на мнгновения из кибернетического пространства до-боли крепко сжимал в своих изысканно-мозолистых ручёнках жалостливые остатки некогда материнской платы. Воплощая тем самым безудержность и непримиримость нашей решающей схватки с Системой в бликах грядущего Рагнарёка. Сидящий рядом компьютерный лузер был ещё более антисистемен и принципиален в своей кибербаварской твёрдости.
Его бездонный мёртвенно-оргазматичный взгляд не оставлял Системе никаких шансов. Он был непримирим и атисистемен во всём. Ему не нужна была альтернатива. Своей тевтонской настойчивостью он был безпощаден к любой Системе, начиная от системы водоснабжения и заканчивая системой своего персонального компьютера. Конечно его ненависть охватывала лишь поверхностные контуры противостояния, глубина-же его благородной мизантропии и национал-социалистической неприязни ко всему живому простиралась далеко за горизонты Грядущего.
Плечём к плечу в этом зале собрались мясник и эколог, преподаватель физики и дворник мечтающий о мiровом господстве, локотская доярка-девственница и видный расолог Авдеев, одноглазый жидоед-Щекатихин и концептуальный генерал Петров. Лучшие сыны Отечества и Белой Расы слились в общем эсхатологическом экстазе перед лицом ничтожной мондиалистской угрозы.
«Занавес! Занавес!» раздался крик из пятого ряда «откройте-же наконец, Занавес!» В это эпохальное мнгновение, кто-то автоматически приравненный к предателям Расы, посмел проявить евразийскую несдержанность, под предлогами жилищно-бытовых, коммунальных и прочих ничтожно обывательских потребностей.
Как бы выполняя Сценарий в постановке Стихийного Аристократического спектакля, это животное низшего уровня затесавшееся в ряды Национального Движения, было тут же схвачено и доблестно водружено на Сцену. Под одобрительные и в тоже время аристократически сдержанные возгласы собравшихся, отщепенец был поставлен на колени.
Из зала продолжали раздаваться восторженные скандирования «Слава России!» и «Sieg Heil!», в то время как палач-вегетарианец вынес на сцену тяжелую буковую плаху обшитую синим шелком. Голову отщепенца уже собирались заковать в балки и трепетно уложить на плаху, как вдруг он решил обратиться к собравшимся: «Соратники! Я осознаю всю глобальность ситуации и благодарю вас за оказанную мне Честь пасть первой Жертвой Победившей национал-социалистической Революции. Слава Руси! Слава Неизбежной Победе! Sieg Heil!» Теперь уже не — отщепенец, а благородная Жертва подошел к своему палачу и крепко, по-мужски пожал ему руку. Под восторженные крики «Heil!» Палач и Жертва в последний раз обнялись и экзекуция подошла к своему кульминационному моменту.
Голову Жертвы приковали цепями к плахе, забив по концам стальных Звеньев два ржавых гвоздя. Палач размеренным и чётким взмахом очертил круг в воздушном пространстве и нанёс хладнокровный и сокрушающий удар. Голова Жертвы опрокинулась обагрив поцарапанный синий шелк едва заметной на нём аристократической голубой кровью. И пока публика продолжала восторженно скандировать лозунги, голова Жертвы вдруг неожиданно приросла к Плахе и в полный голос сказала: «Да- Смерть! Sieg Heil!». Публика привыкшая ко многому, на секунду обомлела и-вот восторженные ряды уже несут по залу громогласный распев бодрой мелодии на менер Хорст Весселя: «Die Fahne hoch…»
Плаха проявив сообразительность начинает обрастать по-скандинавски благородными красными мухоморами и ложной опятой. Голова Жертвы перемещается по сцене благодаря мощным и мрачным корневищам приросшим к основаниям Плахи, знаменуя тем самым Неизбежность нашей Победы и близость Зимнего Солнцестояния.
Под восторженные крики Жертвы и неистовство благородной толпы, на Сцене вспыхивают десятки Огненных Коловратов и тяжелый бархатный занавес объятый огнём падает в оркестровую яму.
Где вы, уснувшие перед встречей и добровольно обезчестившие себя музы?
Где вы, спившиеся Герои и несостоявшиеся Титаны? Где вы, самопровозглашенные ангелы с перепончатыми крыльями отсеченными за свою дерзость?
Мы уходили от вас, чтобы однажды обязательно вернуться, хотя неоднократно и публично зарекались что уйдём навсегда.
Где вы, блестящие рельсы и скрипящие полуночные лифты. Где вы, почвенники асфальта и врачи-садисты разгоняющие по плазме Чистую Кровь? Где вы, целомудренные медсёстры и случайные попутчицы в поездах? Где вы, Легионы шальных ребят встречающие Анастасия Вонсяцкого на городском вокзале? Где, те восторженные тысячи фанатичных последователей, которые услышат мой надорванный крик в Пустоту.
Где разбитые стёклышки от изысканных очков одетых на манер голубоглазой парижанки? Где копоть от тяжелых парафиновых свечей сохранивших её покой? Где диктор, чья речь последний раз доносилась из динамиков неработающего больничного радио? Где пепел от последней выкуренной мной сигареты и где Почва из которой фонтаном бьёт солёный и плодородный жир?
Кто даст ответ хотя бы на эту маленькую толику накопившихся вопросов?
Кто ответит за неведение благородных масс? Кто заплатит за вещи потерянные мной в пригородных поездах? Кто найдёт и обезвредит последствия давно минувших дней? Кто вернёт тапочки заживо сваренному в прямоугольном железном котле? Кто изобретёт машину времени, только для того чтобы спустить её с кручи?
И зачем, в конце концов мы Здесь собрались?
Публика снова нордически обомлела- Кризис застыл.
