— Сегодня поздно вернусь. Да. Дел по горло. И гости пожаловали, по-видимому, надолго. Отец Михаил попусту время не тратит, а если приезжает, то с чем-то серьезным. Ужинайте без меня. Сашу тоже забери из садика, — мама сегодня не может. Что? Да она в Сбербанке настоялась — лежит без ног и сердце тоже. Хорошо — хорошо. Поведу вас на выходных в кино. Саше скажи, что папа придет поздно — пусть не ждет и спать ложится. Ночные всегда выматывают. И уйти-то некуда. Ну споки. До завтра. Я тебя тоже.
Майор Дмитрий Павидла положил трубку служебного телефона. Обернулся. Все это время на него смотрел глаз отца Михаила. Второй глаз был прикрыт и, видимо, наблюдал миры иные. Батюшка скромно сидел в кресле для посетителей.
— С чем пожаловали, святой отец?
— Грехи мира вопиют и нам — праведным — жить не дают.
— Неужто воришка повадился какой в церковь?
— Хуже. С ворами-то все просто. Рано ли — поздно — все равно к нам придет каяться. Тут богохульство распространилось в приходе. А кто разносчик — никак не выведать.
Павидла чуть улыбнулся:
— А чем наш отдел может помочь? Мы же сами — грешные, в божественных книгах не разбираемся. У нас есть УК, ему и следуем.
— Я расскажу, а вы уж там подскажите, может и через ваше ведомство помощь Церкви будет. Ведь сказано: всякая власть от Бога. Да вот беда какая: неделю назад опосля службы обходил дом Божий и узрел, что на некоторых образах как бы пятна белые. Присмотрелся — плевки. И после следующей службы — тот же факт. А кто такое непотребство устроил — сколь не приглядывались мы с братиями — определить не можем. Вот пришел посоветоваться — может устройства какие в храме поставить, чтоб проказников изловить да урок им преподать. Или парочку бы сотрудников нам… а? А мы уж отплатили бы как смогли.
— А что, батюшка, сегодня служба была?
— Была.
— И все повторилось?
— Сегодня — нет. Но ведь может в следующий раз бесы придут…
— Не придут. — Павидла снова улыбнулся. — И не бесы это вовсе.
— А кто же?
— Сейчас я вам покажу беса этого.
— Коля, приведи сюда волосатика.
— Утром сегодня взяли. Повадился в Интернете писать писюльки. Писал — писал, да только писателем не стал, а попал под статью. Среди прочего описывал свои похождения и в Ваш храм, отче. И как плевался и как мочу подливал в купель.
— Спаси Христос!
— А место там есть у вас какое, которое все прихожане целуют…
— Лобзают ларец с мощами!
— Пусть лобызают… так вот он на нем мух давил. Попался за то, что против власти начал статейки пописывать. Вот и обратили на него внимание.
— А так за мерзости эти не обратили бы?!!!
— Так это теперь современным искусством называется. Он же может сказать, что все это литературный вымысел или перформанс. А вот — посмотрите.
— Выйди, Коль, в коридор. Мы тут с ним поговорим по душам.
— Ну что? Дописался? Сейчас ты у нас исповедоваться будешь. Видишь — батюшку тебе привел, чтоб все по- правильному было. Отец Михаил — настоятель той церкви, где ты скверны свои творил. Что молчишь? Рассказывай! Как плевался, как в купель ссал, как говном свастики рисовал, как верующих дразнил! Хули ты молчишь? Ты там случаем от страха не обосрался, а то говном что-то воняет? Художник, блять? Постмодернизм, блять?
Павидла ударил растрепанного юношу в живот. Тот согнулся пополам и упал. Вскочил отец Михаил. Батюшка волновался, — гнев, злоба, бессилие и негодование — все смешалось. Столько сил потрачено — церковь всем миром восстанавливали, люди несли пожертвования от чистого сердца, строили, поднимали, буквально из земли, через год Храм Божий вознесся куполами к небу. И тут такое… отец Михаил слегка пнул лежачего, потом еще раз. Тот лежал и молчал. Молчание привело в расстройство отца Михаила. Батюшка зажмурился и врезал негоднику в переносицу тяжелым монашьим ботинком.
— Ох, грехи наши! Ох, матерь Божья, прости грешного! Заступись на суде Страшном!
Батюшка уже не различал ударов. Только ноги отбивали пляс по чужому — греховному телу.
— Ей, свят!
— Свят!
— Свят!
Павидла тоже старался.
— Ебаный стыд! В твоем возрасте я уже девок порол вовсю, а ты в иконы харчки посылаешь?!! Совсем пиздючье стыд потеряло. У тебя на девок не стоит? Или вы там с дружками друг друга в жопы шпарите? Хули молчишь, ебать-тебя-в-сраку? Ты думаешь, что мы не понимаем, что все ваши выходки, блять, художественные — это хуйня все! Симуляции третьего порядка! Все смыслы выводятся из моделей путем модулирования отличий. Все ваши смыслы соотносятся с моделью, все из референтивного означающего, образующего опережающую целевую установку и фактор правдоподобия!!! Задрот ебаный! Вся система потребления искусства может действовать лишь благодаря соединению в подписи знака и имени. Счас ты у меня кровавыми соплями, блядь, распишешься в протоколе задержания. Может быть, тогда до тебя дойдет, что во всем вашем искусстве означивается не мир в его субстанциональности и протяженности, но темпоральность субъекта, СУБЪЕКТА, БЛЯДЬ!!! а не социального индивида со своей биографией!
Павидла взял стул и сломал его об голову подростка. Под руку попалась швабра — об спину. Майор разбежался и в прыжке опустил свое тело на скрюченного. Что-то хлопнуло и хлюпнуло. Еле увернулся от ноги отца Михаила, который уже с закрытыми глазами разговаривал с Господом, подпрыгивая и нанося по сторонам удары.
— Господь, помилуй, что на врага Твоего и хулителя руку поднял, что ногами попрал его, не дожидаясь Суда Твоего, ибо нет сил терпеть и видеть, как скверной мир попирается, как скверна залилась и в Дом Твой, Господи! Хуже аспида! Гаже твари нечистой! Прости, Господи, за речи мои за жесты, что не эстетические жесты, обозначение момента которых стало первичной функцией искусства в техногенной цивилизации, далекой от Тебя, Господи!
— А наподдайте — ка, святой отец! Вот этими жестами ему по бокам. Вишь — скрючился, все ёпти, поди уже обоссал и обосрал! Эстетический жест, гаденыш, включен в ту саму серийность, против которой он и выступает, ведь записывается этот жест в серийном мире. Потому, ёб-твою-ёб, можешь считать, что ты попал на хеппенинг, а мы с отцом Михаилом — современные художники. Ну что? Охуительно современное искусство? Ведь ты сам писал на форумах, что искусство должно вызывать боль и шок, дескать, этим проверяется его актуальность. Писал ведь? Ебаный ты пиздюк еще. Сам не понимаешь о чем пишешь!
— Агаааа! — завопил батюшка. — Никакие формы искусства сегодня не могут избежать действительности, основанной на серийности и значении отсутствия! Ничто, которое ничтожит!
Отец Михаил схватил со служебного стола что-то тяжелое, — он уже не разбирал что именно и обрушил на голову своей жертвы. Настоятель танцевал, как Давид пред лицом Господа, вместе с Павидлой они уподобились хлыстам, и сам Дух водил их тела по кабинету, то сталкивая, то разгоняя вдоль стен.
— Кажись, не дышит…
— Да. Что-то не шевелится… блядь, а насрал то сколько! Крови мало, а говна вытекло много. Малокровный стало быть…
— Пиздюшонок еще… Интересно, а как он умудрялся мочу в купель подливать?
— Если врачи откачают, то расспросим еще.
— А может уже того… Господь прибрал?
— Да не должно бы… Коль! Николай! Тащи волосатика в лазарет, пусть его Наталка посмотрит — может и оживет. Не таких отхаживали…
— Спаси, Господи…
— Там мамка этого пиздюшонка приходила — еды передала. Тащи, Коль, кулёк сюда.
— О, ряженка, колбаса, сырки глазированные… Садись с нами — подкрепись. Тут и на троих хватит. Пиздец -денек выдался…
— Благослови пищу сию…
— Аминь.
Андреас Часовски
Всем жертвам российского полицейского государства в период 2000-2012 гг.
