-
Отец Серафим Вешенец — пастор тоталитарной секты «Краденый Хлеб» плакал весь сентябрь над замерзшей краюхой и дале буде плакать.
Что ж мне делать, если хлеб остыл, чем кормиться? Холодом ли осенним утренним? Оставили каравай на крыльце — пролежал ночь, утром заморозок сентябрьский тукнул каравай в темя, уходит благостное время. Жатва уж давно прошла. Стоят стога, посеребренные с утра. Росой и льдинками. И ветром с сжатых и заброшенных полей. Ворона трется о забор и носом выглядает двор. А на заборе — полотно, все никак не приберет никто. Антоновок вкус скреплен льдом. Трудом поля мы обошли, чтоб каравай на стол внести.
Оставлен хлебец на крыльце. Все мокро — доски, хлеб, земля. Куренок выскочил во двор и заскочил назад. Вода избита серебром. На желтизне листвы — искрит, как будто малый водоем, и как предчувствие зимы, и холодит осенних мух. И муравей спешит- скользит. А в пальцах лист оттаявший похож на бумагу и одновременно на нож. Прилипший лист к крыльцу — не веником смахнуть. Прилип упрям. Покрыли листья каравай, но не так, чтоб он виден не был, а так — кокетливо — два-три поверх и пара по краям. Когда пекли хлеба, то накрывали их обычно так газетами, чтоб корка не сгорела. Газеты кропили водой. Потом на корке лежали буковки свинцом.
-
Что ж мне делать? Как есть? В хату ль хлеб занесть? Иль покрошить замерзший слой, раскидать по воздуху, пока он морозен, пока нет слякоти, пока не проехала телега на ферму, и скот еще не прошел — не взмесил. Раскидать крохи птичикам — снегирям и синичкам. Зимой — сальце на веревочке, а тут случай представился. Дайте-ка мне, птичики, вам угодить- покормить. Вспомните лето — пшеничные колоски, вот он — хлеб-то! Прятали от вас зернышки на току, остерегали поле. Вот теперь кушайте вволю- кормитесь перед зимой, холодами. Взъерошенные жидики тоже скачут — корочку схватят и спрячут. Забудут же! Холодком задувает в хохолки, жмурятся птахи. Солнце встает. Холодок. Ветерок. Утренний лов в пруду разыгрался. Тонкий ледок уж взломал. Возвращается некто с полным ведром — с ночного улова. Промерз и дрожит. Пробежать! — да за ночное сиденье — ноги отнялись, уж кое-как доплестись до дома. В теплое место! Держать алюминеву чашку с борщом, деревянной же ложкой нести обжигающе внутрь…
-
Хлебом ль его прикормить, да не будет — мысли о теплом, а не о буханке продрогшей. Он и сам как ломоть — промерз на два пальца вовнутрь. Вот-вот его уж синички склюют, как краюху.
-
Если внести в дом с мороза краюху подмерзшую, да отогреть, прислонить к теплой стене, отодвинувши прялку. Тихо, пока не проснулись. Отогреется. Сентябрьский ломоть позабытого хлеба.
Записки Ангела-Истребителя
- Растоптанные пальмыИ пальмы поднимутся, пальмы, некогда растоптанные шествием ослиц Христовых."Закон и пророки" Франсис Понж
- Растоптанные пальмы