ПИЗДОЭНЕРГЕТИК

Женское не противостоит мужскому, но соблазняет его

О том, что порошок был разбавлен навозом, он сказал им при личной встрече еще в 1921 году. Значит, родители жопы рвали, а он бегал без трусов и позорил честь семьи и наставника! А с претензиями! Многопартийная система в стране умерла, не родившись, но даже в таких условиях была создана партия, которая добивалась, чтоб все носили трусы.

Его первая испорченная девка — комсомолка Любаня из Нежина. Поматросил и бросил, при расставании процитировал Менандра:

— Ты похотлива, как свинья, проклятая! (Менандр. Фр. 666 Koerte)

Устроившись главным энергетиком на ГЭС, спокойно перемещался по стране и во времени. Чекисты подозревали что-то преступное, но никак не могли подловить. В конце концов, решили просто и по-человечески расстрелять — без следственных выебонов. Однако, выломав дверь квартиры в полшестого утра, никого не смогли обнаружить. И «взяли след» только в 52-м, когда Отделению было уже не до подобных мероприятий и персонажей, — в стране зрели Перемены.

Известно, что два года он отбывал в Карфагене, как раз накануне знаменитого решения сената о сожжении и разрушении города до основания. Несмотря на то, что взявший город полководец Сципион был против таких решительных мер, город разрушили, после чего руины вспахали и посыпали солью. Наш беглец все это зрел воочию, и соль пополам с землей, взятую с пашен Карфагена, он привез в Красную Москву, — обильно посыпал ей нашу Красную площадь. Дабы пусто было! Не зря его ловило НКВД!

Вторая его привязанность — «особистка» Марыня — умерла, не выполнив задания, но с мертвой Марыней он прожил пять месяцев, не подозревая, что она была подослана «конторой». Почему существует любовь к мертвому? Человечество прекрасно демонстрирует, что мертвые любимы более живых, изображения мертвого Бога покупают гораздо охотнее, чем Воскресшего, а прошлое милее настоящего. Было то инерцией любви или склонностью нашего разума к консерватизму, но все эти пять месяцев он каждое утро готовил кофе на двоих. Перед тем, как хлопнуть дверью, выливал содержимое ее кружки в раковину, прощался и с портфелем под мышкой бежал в контору, потом на ГЭС, в спортзал, а вечером включал радио и вновь готовил кофе на двоих. На таком кофейном режиме мертвая Марыня продержалась четыре месяца, потом отекла сквозь матрас на пол, лучшей своей частью, все же, оставшись в постели, вторичной — просочилась сквозь доски пола в подвал. Она стекала, но не так стремительно как вода через лопасти гидроэлектростанции, а как какая-нибудь река Среднерусской равнины — образуя озера, впадины и затоны, вбирая в себя чужие жизни насекомых и мелких водоплавающих, создавая новые жизни для донных рыб и блестящих паразитов.

Кабинет главного энергетика окнами выходил на водяную стену. Можно было часами смотреть как тонны воды падают, проносятся мимо, чтоб с ревом обрушиться в промышленное озеро, а далее, отдав электричество человеку, обессиленно впасть в объятия матери всех рек русских — Волгу! Обитатель этого кабинета — человек ничем не примечательный, может только чуть более других ответственней, чуть более деловитей, жаль только, что беспартийный и еще пока что холостой. Начальство не торопило ни в Партию, ни в семью, но полушутливые намеки, все ж, допускало, но без придирчивости и по-отцовски. Кроме рабочих дел с него никто ничего не спрашивал, а работу свою он знал хорошо. Да и не только работу, — вел колонку в газете «Электрификация и водная энергия», выступал в городских заплывах за честь коллектива, единственно только, что к музыке имел прохладу и в оркестр идти категорически отказался, дескать, с одного музыканта уже содрали кожу, а еще одного растерзали на части. Случаи — возмутительные, но произошедшие не при Советской власти. С оркестром уже не приставали и память Марсия и Орфея больше не тревожили.

Времени он не знал, а проживал его сразу в нескольких вариантах. Предпочитал свою страну и свое время, ни женщины ни власти в последние сотню лет не менялись. Был и несчастный случай, когда занесло его в XV век, в том веке получил он моральную травму и физическое насилие, — вздул его епископ д’Осиньи — епископ Орлеанский и Мэнский, за что именно — неизвестно, но история щекотливая. «Вежливый зверь» — вспоминал он епископа, будучи уже у себя на родине и в своем времени.

Третью женщину звали Савва, она вынесла из Фиуме сумку кокаина, и с этим грузом прибыла в Советскую Россию. Ни один европейский таможенник ни удосужился досмотреть гражданку, так же незаметно она миновала и пункт досмотра в Бресте. Савва устроилась в машинописное бюро, где и встретила своего будущего гражданского мужа. Только Савве он решил открыться в своих способностях перемещаться во времени. Она мало что поняла, но решила поверить мужчине, который принял ее в свой дом. Успехи советских ученых и опустевшая кокаиновая сумочка помогли ей принять фантастические истории гражданина старшего энергетика и нисколько не усомниться в их правдивости. В Советской России больше всего Савве нравились праздничные демонстрации, после каждого шествия в дверях квартиры сначала появлялся огромный куст разноцветных шаров, а потом вкатывалась раскрасневшаяся Савва с рассказами. Главный энергетик, хоть и был главным, но на демонстрации ходил редко — не интересовался, и если была возможность побыть дома или на работе, выбирал работу и дом. От Саввы он узнавал в подробностях — как строились колонны, как Маша и Валя щелкали семечки, а строгий дядька подошел и потребовал прекратить безобразие, и сохнущий на весеннем солнце асфальт был заплеван шелухой, а голуби все стремились пробраться к шелухе, чтоб еще раз проверить — не завалялось ли где вкусное зерно. А потом все шли и старались соблюдать колонну и держать дистанцию, но это не очень хорошо получалось, но зато получалось дружно кричать «Ура!», пожалуй, это получалось лучше всего, а на возвышенности стояли почетные жители города и важные люди, приехавшие аж из самой Москвы, и все они радовались такому единению, и махали шляпами — Савве, Маше, и Вале, как бы поддерживая их и прощая им такую малость, как любовь к жареным семечкам. Савве хотелось жить и умереть вместе с этими великими людьми, на этой земле и в это время, несмотря на то, что ее сожитель предлагал ей смерть в любом другом времени, — он не разделял ее страсть к эпохе, считая, что тем самым она себя ограничивает. На самой массовой демонстрации, в день смерти Вождя, ее насмерть раздавила толпа, прижав к дому с огромными серыми колоннами, уронив и прокатившись каблуками по ее слабой грудной клетке. Как раз после этого случая, главный энергетик и посыпал Красную площадь солью Карфагена.

В сентябре 49-го он стал писать жалобы и прошения влиятельным лицам страны и отправлять их в 37-ой, на Римский манер прибавляя к имени suggestio, supplicatio, petitio, querela…

В одном прошении на имя Котовского спутал лысину знаменитого командарма с лысиной одного малоизвестного римского наместника и, не зная сколько «и» в имени Спасителя, на всякий случай написал «Ииисус», думая, что еще одна буква лишней не будет. Такие «сбои» главный энергетик хоть и допускал, но проходили они без каких-либо последствий, страна жила будущим, которое должно было вот-вот наступить и озарить всех.

После смерти Саввы главный энергетик пребывал в состоянии умственной несобранности, то есть «не находил себе места», что даже привело к ЧП на электростанции. Погибло несколько человек, но чрезвычайная комиссия и люди из прокуратуры не нашли вины здесь кого-либо и, списав все на несчастный случай и звезды, разъехались по домам.

Долгое время главный энергетик жил в одиночестве, и в этом одиночестве полюбил прогулки по территории ГЭС, начальство объясняло это старанием специалиста, ратующего за точную и надежную работу вверенного ему электричества — осматривает, проверяет! — молодец! Однажды в своей задумчивой прогулке забрел он в один из тех уголков, куда люди не «сиделые» заходить не решались. За Главным Распределительным Щитом лежали бетонные блоки, оставшиеся от строительства административного здания, за блоками — небольшая поляна, в центре которой лежало колесо БелАЗа. На покрышке стояли трое ребят и смотрели через забор как падает вода, разбиваясь на миллионы радуг. Смотрели молча, не обращая внимания на долетавшие до них брызги.

— Каковы хляби! — обратился к парням главный энергетик. Но те даже не повели плечами.

— Каковы, говорю, хляби! — повторил он. Видя, что на него по-прежнему не обращают внимания хотел уж было развернуться и уйти, но тут самый высокий прохрипел:

— Как работается?

— Да, ничего. Нормально. Пятилетку осилили за три года. Растем вместе со страной…

— Камнями не давишься?

-?

— Камнями, не давишься, спрашиваю?

— Нет. Не давлюсь… — Пробормотал, не ожидавший такого вопроса.

— Плюнь!

Главный энергетик набрал слюны и аккуратно сплюнул на землю. Парни никак не отреагировали и продолжали смотреть на падающую воду.

Он понял, что попал в какую-то историю, в которой не было баб, но вполне могло существовать насилие, а перспектива насилия без женщин наводила на печальные мысли, но уйти не позволяло любопытство, — ведь зачем-то все это продолжает существовать и не рассыпается как абсурдный сон! Главный энергетик переступил с ноги на ногу и кашлянул, думая обратить на себя внимание, пусть даже за этим вниманием и произойдет нечто неприятное, возвращаться в кабинет он не хотел.

Самый высокий спрыгнул с колеса.

— Придется снять шляпу!

— Хорошо-с… — И сразу пожалел о вырвавшемся дореволюционном «-с». Впрочем, на это никто не обратил внимание. Шляпу снял.

Только теперь он увидел (мешали ли этому поля шляпы?), что на бетонных блоках сидела «техничка», бесстыдно, — будто лярва — раскинув ноги заходящему солнцу.

— Примерьте, — сказала, — не подойдет ли?

— Что?

— Новая шляпа.

Крепкие руки парней сжали его затылок и уткнули главного энергетика в обвисший от многочисленных родов живот «технички». Наш специалист обхватил руками обгорелые ляжки, в грудь неприятно упиралась арматурина из бетонного блока.

— Одевайте. Как платье. На голову. — Подсказала «техничка» тоном учительницы младших классов. — Это очень просто.

Главный энергетик послушно сунул голову внутрь, накинул на себя все «женское» и в полной темноте заморгал глазами. Было тепло и мягко, как внутри пухового одеяла. Он протиснулся вперед и уперся в некую горловину, наивно было бы пытаться просунуть в нее голову, но, видимо, благодаря этой горловине он все еще дышал. Шерсть под животом женщины щекотала ему шею, уши были сжаты.

— Не бойтесь!

+ + +

— Во мне ревут все дыры!

— Что это значит?

— Это значит, что я хочу в туалет, у меня давно не было мужчины и я с утра ничего не ела.

Главный энергетик не собирался в этот день знакомиться ни с какой женщиной, будь даже она женщиной-лисой. Каждый первый вторник месяца — собрание в ГЛАВЭНЕРГО. Товарищ Бронёв свято чтил давнюю традицию отдела: самое главное, чтоб на собрании присутствовало либо семь, либо десять человек. Традицию с давних пор не мог нарушить ни царский министр Плеве, ни нынешний Маленков. Поговаривали, что приложил к этому руку некий еврей-космополит Симеон бен Иохаи в очень давние времена. Собрание из десяти человек он называл Великим Святым собранием, из семи — Малым Святым собранием, но борьба с мракобесием шла полным ходом в стране, а потому никто не верил поповским сказкам.

Отдел Бронёва насчитывал ровно семь человек, но когда кто-то уходил в отпуск или когда требовалось устроить собрание из десяти человек, звонили исполнительному главному энергетику, и тот являлся поддержать традицию. Объявленное на сегодня «Малое Святое собрание» вдруг решил посетить проездом Первый секретарь ЦК КПСС Н.С.Хрущев, и товарищ Бронёв в полуночном телефонном звонке предупредил главного энергетика, чтоб «был, как штык, никого не могу отправить на больничный — сегодня получка, весь отдел явится в полном составе, на тебя надежда!» Но требовался еще один заседающий, чтоб не устроить из Большого Собрания святых посмешище. Десятым «святым» товарищ Бронёв попросил быть жену, вручил ей берет и значок в форме лампочки, на котором были две молнии и надпись: ГЛАВЭНЕРГО.

Так сложилось, что супруга Бронёва застряла в новехоньком лифте, а на собрание явился товарищ главный энергетик, за спиной которого смущенно переминалась с ноги на ногу его голодная на все свои дыры спутница. Правой рукой она сжимала хрустальный шар.

— Уфф…, — протирая вспотевший лоб клетчатым платком, выдохнул Бронёв.

Но тут же грозно нахмурил бровь:

— Комсомолка? — Та кивнула. — Давай заходи, посидишь тут за столом. Очень надо. Сильно выручишь! Возьми ручку и лист бумаги — запишешь, что Первый скажет!

И еще раз он выдохнул:

— Уфф…

Никита Сергеевич оставил всю свою правительственную свиту на мукомольне и явился на заседание в ГЛАВЭНЕРГО. Пока слушал выступления товарища Бронёва и товарища главного энергетика о новой ГЭС, неотрывно смотрел на хрустальной шар, который левой рукой прижала к столу молодая комсомолка, в правой же она держала ручку, готовая делать записи на ослепительно чистом листе.

«Жизнь твоя — чистый лист» — подумал Никита Сергеевич. «И мы сделаем так, чтоб только хорошие дела были написаны на нем». Много еще чего подумал Первый секретарь – о покорении космоса, целинных земель, о великом советском проекте… Почувствовал, что пришла его пора говорить, но когда оторвал взгляд от завораживающего шара, прокашлялся и произнес:

— Товарищи! Хорошо говорили предыдущие докладчики, но я думал о пройденной нами войне. О том, как южной сталинградской ночью мы искали штаб товарища Толбухина. И куда бы мы ни поехали, всякий раз возвращались к … трупам. Просто заколдованное место какое-то! Без конца встречали трупы двух голых солдат и серой лошади. Что за наваждение? Как по Гоголю! Нечистая сила водила нас вокруг этого места» (Н.С.Хрущев Воспоминания М.: Московские новости, 1999. С 432).

Махнув рукой, Первый секретарь вышел из помещения, покинув Великое Собрание святых.

Почти сразу же всем захотелось домой. Не прошло и пяти минут после речи товарища Хрущёва, как в опустевшем кабинете товарищ Бронёв прочитал запись, сделанную голодной комсомолкой Настеной Каплан: «обнаженные трупы… ночью… хорошо видны».

Андреас Часовски «Пиздоэнергетик». Часть первая