Онтология оргазма

«I want to cut through my skin and pull you within…» — пел Честер Беннингтон в одной из песен группы Dead by Sunrise. Эта метафорическая формулировка эротических переживаний, едва ли претендующая на оригинальность, при более глубоком рассмотрении подсказывает нам проблему для небезынтересного философского поиска: каковы метафизические предпосылки того лихорадочного, иррационально, пылкого желания максимально заполнить всем своим существом тело сексуального партнёра, реализовать наивысшую экспансию собственной плоти. Причем любопытно в этой строчке то, что она иллюстрирует тождество желания осуществить экспансию с желанием стать заполненным.

В сексуальном действе я могу либо воздействовать, либо претерпевать, причем эта дихотомия не может быть осуществлена полностью – она проявляется лишь в той или иной степени, достигая своего минимума при мастурбации. Структуру группового секса также можно представить в виде совокупности подсистем, внутри которых это разделение будет выполняться таким образом, чтобы жажда экспансии исходила от конкретного субъекта и была направлена на определённый объект – в этом случае прочие воздействующие участники процесса могут восприниматься как продолжения моего собственного активного Я. Поэтому в дальнейшем мы будем рассматривать сексуальное взаимодействие двух партнеров (сторон).

Итак, в сексе границы между моим и твоим телом размываются, дискретность утрачивается, но происходит лишь ощущение слияния на соматическом уровне – я не способна начисто овладеть твоей индивидуальной волей, как и ты не способен тотально подчинить мою. Поэтому, даже предоставив тебе власть над моим телом, позволив тебе воздействовать на меня, я не отказываюсь от собственной субъектности. Чего же я хочу? Жан Поль Сартр пишет, что «…в желании я делаюсь плотью в присутствии другого, чтобы присвоить плоть другого»(1). Тело Другого, по его мнению, раскрывает моё собственное тело как «очаровывающее откровение моей фактичности, т.е. как плоть»(2). Восприятие Другого, которого я наблюдаю вне полового акта, не может быть сведено мною к восприятию лишь физического объекта – тело Другого проявляется как «чистая случайность присутствия»(3). Сартр считает, что «….ничего нет меньше «во плоти», чем танцовщица, даже если она обнажена»(4). Поэтому сексуальное желание есть желание освободить тело от произвольных движений, которые непосредственно не связаны со мной, и таким образом заставить Другого «существовать как чистую плоть»: «Лаская Другого, я порождаю его плоть моей лаской, моими пальцами»(5). Иными словами, посредством сексуального взаимодействия я желаю не только возобладать тобой, но и сделать твоё тело продолжением своего. Я присваиваю тебя себе, тем самым осуществляя своего рода гегелевское снятие – нет больше тебя и меня, есть мы, состоящие из меня с моим сознанием, и тебя как сосредоточения клокочущей плоти. В свою очередь ты наблюдаешь то же самое, только лишь с позиции своего взгляда уже ты сам являешься присваивающим лицом. Так преодолевается дихотомия между активным и пассивным, воздействующим и претерпевающим.

Но является ли это преодоление моей истинной целью? Здесь мы вплотную подходим к феномену соприкосновения диалектики Платона с диалектикой Гегеля в контексте эротизма. Что происходит, когда половой акт завершается, и наши тела разъединяются? Отменяется ли новое качество? Твоя плоть более не является частью меня, ты снова обретаешь индивидуальную волю, становясь для меня Другим. И всё же эффект снятия сохраняется, т.к. отныне я становлюсь обладателем того опыта, в котором Другой был частью меня. Но вернемся к вопросу об истинной цели сексуального взаимодействия. Очевидно, что полноценная стимуляция тела в контексте любой сексуальной активности при всех достаточных условиях ведёт к оргазму. Но любопытным здесь представляется метафизическое ядро оргазма: в сексе моё самосознание раздваивается на две яркие группы импрессий – я обнаруживаю себя в новой определенности посредством снятия, но в тоже время я, будучи, например, воздействующим гетеросексуальным мужчиной, отыскиваю себя в том, как извивается тело партнёрши и как его орошает моё семя. Я утверждаю себя, с одной стороны, через собственное удовольствие, но с другой стороны – через своё проявление на женском теле. Поэтому я требую интенсивной отдачи: я хочу, чтобы ты изгибалась, кричала, принимала мою сперму на себя или внутрь себя. Причем «пункт назначения» эякулята выбирается произвольно, он теперь зависит в большей степени от персональных предпочтений, в меньшей – от биологической программы. Этот выбор является особенной чертой человеческого соития – инстинкт утрачивает целесообразность, оставляя лишь оболочку, голый каркас. Итак, я самоопределяюсь посредством соотнесения с тобой – так самоопределяются эйдосы Платона, являясь друг для друга относительным небытием, иным. Оргазм максимально обостряет данное сопоставление.

Возвратимся к первоначальному предмету обсуждения, а именно к интенции заполнения, экспансии. Ясно, что снятие осуществляется для обоих партнёров, но одинаково ли в них проявляется ощущение иного, через которое происходит самоопределение? Вновь обратимся к сексуальным отношениям, где участниками являются воздействующий мужчина и претерпевающая женщина: он желает полного её раскрытия, максимально возможной экспрессии. Он жаждет слышать её стоны, их интенсивность подсказывает ему оценку собственных сил. В тоже время она зачастую даже не видит его лица, её вряд ли заботят мужское «звуковое сопровождение» – она находит возбуждающим его сдержанность, относительная бесстрастность партнера распаляет в ней собственную страсть. Она вожделеет быть заполненной, в этом стремлении даже сперма приобретает новый онтологический статус – теперь это уже не просто биологическая жидкость, несущая возможность оплодотворения, но средство экспансии мужского тела, то, что может помочь мужчине заполнить всё женское существо, хотя бы создать видимость и упоительную кажимость такого заполнения. Так Белль, героиня романа Ирвина Ялома «Лжец на кушетке», признается объекту своей страсти, что готова не только размазывать семя по своему лицу, но и добавлять его в тесто для печенья(6).

Делёз в книге «Тысяча Плато» рассуждает о Теле без Органов, в частности, он говорит о его вариации, о мазохистском теле, которое желает закупорки всех своих отверстий, стягивания верёвками, порки(7). Пытающийся приблизиться к ТбО такого типа жаждет не боли, но нивелирования дифференциации организма, которое позволит отменить базирующуюся на этом разграничении функциональность. Утрата функциональности опорно-двигательной системы через подвешивание и связывание, кожи – через бесчисленные удары хлыстом, рта – через заклеивание или сшивание. Здесь мы упоминаем садомазохизм не случайно – осмелимся заявить, что в половом акте всегда присутствуют садомазохистские тенденции в той или иной степени, проявляясь уже в самом желании экспансии, доминирования, наслаждения от лёгких укусов, удушения и т.д. Поэтому в контексте секса ради секса также имеет смысл говорить о ТбО – мужчина воспринимает женщину приблизившейся к такому состоянию через кажимость наполнения её спермой, но только в том случае, если эякуляция заведомо совершилась вне влагалища – так рот и анальное отверстие теряют свои изначальные функции, становясь вместилищем семени. В такой же ситуации можно рассматривать делёзовское наркотическое тело(8) – всё моё существо с его мириадами перцепций желает быть редуцированным к одной пульсирующей, истекающей соком дыре без всякой функциональности.

Продолжая разговор об эротическом заполнении, можно вспомнить короткометражный новозеландский фильм ужасов «Eel Girl». Идея его незатейлива: секретная военная лаборатория располагает уникальным объектом изучения – причудливой полудевушкой-полуугрём, в которую влюбляется один из научных сотрудников. Учёный одержим этой девушкой, он буквально изнемогает от желания, наблюдая монстра сквозь стекло и облизывая пересохшие губы. Девушка-угорь также с интересом его разглядывает, между ними угадывается невербальный флирт. Страсть берёт вверх над инстинктом самосохранения, и мужчина более не способен владеть собой – он проникает в камеру, где содержится исследуемая.

Вот учёный оказывается в полуметре от предмета вожделения, он упивается созерцанием бледно-голубого, обнаженного тела. Девушка, похоже, проявляет ответное неравнодушие – тянет к мужчине руки, обхватывает его плечи и, широко разверзая пасть, усеянную мелкими острыми зубами, целиком заглатывает горе-влюбленного. Затем она направляется в ванну, полную чёрного ила. Хищница погружается в вязкую грязь и устраивается там отдыхать, нежно поглаживая огромный, раздувшийся живот, откуда всё еще доносится мычание жертвы. Её умиротворённая поза и безмятежное выражение лица манифестируют полное слияние гастрономического и эротического удовлетворения. Нам остаётся лишь выразить глубокое сомнение по поводу блаженства учёного, который таким образом внедрился в тело любимой. Однако бесспорным становится то, что продемонстрированный синтез наслаждений имеет место быть и в повседневных сексуальных практиках, но, конечно, не столь гротескно: считая тебя сексуальным, я присовокупляю к этой оценке и твою аппетитность: я не только люблю твоё тело, но и кусаю тебя, тем самым уподобляясь спаривающемуся зверю. Твоя соблазнительность заставляет меня желать большего: я начинаю грезить о том, как поглощаю тебя, растворяю в себе, но грезить не визуальными образами, а слепыми, неоформленными, архетипическими интуициями.

Испытывает ли экстаз атом кальция, когда атом кислорода бесцеремонно заполняет его электронами свои орбитали?

Ника Рамбуйе